Вскоре я пересекала реку, приближаясь к Нью-Йорку. После десяти дней в сумасшедшем доме на острове Блэкуэлл я снова была свободной девушкой.

Вскоре после того, как я попрощалась с лечебницей для умалишенных на острове Блэкуэлл, я получила повестку предстать перед Большим жюри[18]. Я с удовольствием последовала приказу, всем сердцем стремясь помочь несчастнейшим Божьим созданиям, которые оставались узницами после моего отбытия. Пусть я не могла даровать им величайшее из благ – свободу, но надеялась по крайней мере повлиять на других, чтобы сделать их жизнь более сносной. Двадцать три присяжных заседателя оказались джентльменами – мне не пришлось трепетать в их августейшем присутствии.

Я поклялась, что мой рассказ правдив, а затем передала все, от моих первых шагов в Приюте до освобождения. Вслед за этим члены жюри попросили меня сопровождать их в поездке на остров, и я с радостью согласилась.

Никто не должен был знать о готовившемся посещении, и, однако, вскоре после нашего прибытия к нам присоединились один из попечителей и доктор Макдональд. Один из присяжных сказал мне, что из разговора с кем-то он узнал, что в лечебнице были предупреждены о нашем визите за час до нашего прибытия на остров. Должно быть, это произошло в то время, когда Большое жюри инспектировало корпус для душевнобольных в Бельвью.

Это второе мое посещение острова разительно отличалось от первого. На этот раз мы плыли на чистой новой лодке: как я узнала, та, на которой я путешествовала прежде, была поставлена на ремонт.

Жюри опросило нескольких санитарок, которые дали показания, противоречившие друг другу и моему рассказу. Они признались, что обсуждали готовившийся визит комиссии с доктором. Доктор Дент признался, что никоим образом не мог сказать с уверенностью, была ли ванна холодна и скольких женщин купали там, не меняя воду. Он знал, что еда была ненадлежащего качества, но объяснил это нехваткой средств.

Была ли у него возможность убедиться наверняка в жестокости санитарок по отношению к пациенткам? Нет, не было. Он сказал, что все врачи некомпетентны и это также объясняется нехваткой средств, не позволяющей нанять сведущих медиков. В разговоре со мной он сказал:

– Я рад, что вы это сделали, и, знай я раньше о вашей миссии, я оказал бы вам содействие. У нас нет никакого другого способа узнать, каковы здесь порядки. С тех пор, как ваша статья была опубликована, я обнаружил, что санитарка в Приюте выставляет пациенток сторожить наше приближение точно так, как вы описали. Она уволена.

Привели мисс Энн Невилл, и я поспешила встретить ее в коридоре, потому что знала, что зрелище такого множества незнакомых джентльменов взволновало бы ее, будь она даже в здравом рассудке. Мое опасение было не напрасным. Надзирательницы сказали ей, что ее собирается допрашивать толпа мужчин, и она тряслась от страха. Хотя я покинула ее всего две недели назад, она выглядела тяжело больной – так разительно она изменилась. Я спросила ее, принимала ли она какие-то лекарства, и она ответила утвердительно. Потом я сказала, что все, чего я от нее хочу, – чтобы она рассказала комиссии обо всем, что случилось с нами с тех пор, как нас с ней привезли в лечебницу, чтобы убедить их, что я в здравом уме. Она знала меня только как мисс Нелли Браун и была в неведении о моей статье.

Она не принимала присягу, но ее рассказ, должно быть, убедил всех слушателей в правдивости моих показаний:

– Когда нас с мисс Браун привезли сюда, санитарки были жестоки, а еда была такой скверной, что невозможно есть. У нас было недостаточно одежды, и мисс Браун постоянно просила дать нам еще. Я думаю, она очень добра, потому что, когда доктор пообещал ей еще одежды, она сказала, что отдаст ее мне. Странно, но с тех пор, как мисс Браун увезли, все изменилось. Санитарки очень любезны, и нам выдали много одежды. Доктора часто посещают нас, и еда стала гораздо лучше.

Нужны ли были другие доказательства?

Потом члены комиссии зашли на кухню. Она сияла чистотой, и две подозрительно открытые бочки соли красовались прямо у двери! Выставленный на обозрение хлеб был прекрасным, белым и ничем не походил на тот, который нас принуждали есть.

Коридоры мы нашли в безупречном порядке. Кровати стали лучше, а ведра, в которых нам приходилось мыться в коридоре 7, сменились сверкающими новыми раковинами.

Заведение выглядело образцовым, и никто не нашел бы в нем изъяна.

Но где же все те женщины, о которых я говорила? Ни одной из них не оказалось на прежнем месте. Если мои свидетельства об этих пациентках не были правдой, к чему было переводить их, не оставив нам возможности их отыскать? Мисс Невилл жаловалась комиссии, что ее переводили несколько раз. Когда мы посетили этот коридор позднее, она была переведена на прежнее место.

Мэри Хьюз, о которой я рассказывала (женщину, по всей видимости, в здравом уме), найти не удалось. Ее забрали какие-то родственники. Куда – никто не знал. Красавица, которую поместили сюда только за то, что она была бедна, по их словам, была переведена на другой остров. Они отрицали, что слышали о мексиканской женщине, и уверяли, что такой пациентки здесь никогда не было. Миссис Коттер выписали, а Бриджет Макгиннесс и Ребекку Фаррон перевели в другое здание. Немецкую девушку, Маргарет, найти не удалось, и Луизу отослали куда-то из коридора 6. Француженку Жозефин нам увидеть не довелось – по их словам, эта прекрасная здоровая женщина умирала от паралича. Если я ошибалась в своей оценке здравомыслия этих пациенток, зачем было принимать все эти меры? Я видела Тилли Майард, и она так переменилась к худшему, что я содрогнулась при взгляде на нее.

Большое жюри нашло все совсем не таким, как было при мне, и я не ожидала, что члены жюри поддержат меня. И, однако, они поддержали и в своем отчете суду рекомендовали все те улучшения, которые предлагала я.

Моя работа принесла мне одно утешение – на основании моей статьи совет попечителей выделил на содержание душевнобольных на $ 1 000 000 больше, чем выделял когда-либо в прошлом.

Нелли Блай рассказывает, каково быть белой рабыней

Тем утром я встала ни свет ни заря – не с теми, кто прожигает жизнь, а с теми, кто тяжко трудится весь день напролет, чтобы добыть себе пропитание. Все вокруг меня торопились – девушки всех возрастов и разной наружности и спешащие мужчины, – и я заторопилась вместе с ними, влившись в толпу. Меня нередко удивляли рассказы работающих девушек о скудном заработке и жестоком обращении. Был лишь один способ доискаться до правды, и я решилась к нему прибегнуть – самой стать Девушкой С Фабрики Картонных Коробок. Во исполнение этого плана я пустилась на поиски работы – без опыта, рекомендаций и какой-либо помощи.