Росица Брегович, слушая, вертелась, как угорь на сковороде, наконец, не выдержала и высказалась — на свою голову:

— Ну, с этим еще можно согласиться… А вот с тем, что Сталин другие страны не учил, как надо жить — тут можно и поспо-орить! — в этот момент изо рта девочки выдулся преогромный пузырь, который случайно коснулся Шишковой щеки и… с громким треском лопнул. Обозленный домовик, видать, воспринял это, как личное оскорбление — из глаз его полыхнуло пламя. Он подскочил и, треснувшись головой о поручень, встал в проходе и вдруг совершенно спокойным голосом произнес:

— Ходить тебе, Росица Брегович, комолой коровой и жевать жвачку до тех пор, покудова первый встречный не поцелует тебя.

Ваня, сидевший сбоку, был отброшен чьей-то массой к двери: это на месте обрушенного переднего сиденья стояла удивленная белая корова. В проход улетел рюкзачок Росицы, очки ее запутались у Шишка в волосах. А одежда девочки нигде не валялась, видать, стала волосяным покровом коровы. Но хвост был игриво повязан красной резинкой Росицы Брегович.

Ноги коровы разъехались в стороны, как у новорожденного теленка, она перестала жевать жвачку и вопросительно сказала:

— М-м-у-у-у?

Пассажиры повскакали с мест. Златыгорка со своей подопечной и цыганкой протолкнулись к корове. Жаворлёночек прощебетал:

— Вот те на!

А соловей только присвистнул. Маленькая Яна говорила: ой, де, какая красивая коровка, на голове серое пятнышко, а можно ее погладить?

Шишок, выдрав из своих всклокоченных волос очки Росицы и сунув их в карман, кивнул: погладь, мол, она не бодается… Вишь, комолая…

— А это чего — комолая? — спросила девчурка.

— Безрогая, — бодливой демократической корове Шишок рогов не дал.

Впрочем, обломок правого рога у коровы всё ж таки имелся, а на месте левого рога, и вправду, оказалась только шишка.

Тут автобус остановился, и водитель велел пассажирам с коровой выметаться из автобуса, и как это, дескать, они корову в автобус протащили — а он и не заметил, всякое он видал, но тако-ое! До чего народ ушлый, шагайте дальше на своих двоих…

«А кто и на своих четырех», — подумал Ваня, поглядев, как бедная корова, чтоб не спускаться по ступенькам, выпрыгивает из двери — едва ведь ноги не переломала.

Пришлось всем выходить. Видать, ставить водителя по стойке «смирно» домовику не хотелось — а может, запал пропал.

Все ж таки хорошо, что большую часть пути они уже проехали. Потому что словно нарочно, чтоб досадить тем, с кем она так неосторожно связалась, корова Росица еле ноги переставляла. Шишок, ругаясь, на чем свет стоит, пытался подгонять ее хворостиной. Ваня хворостину у него вырвал, дескать, он не даст обижать девочку, пусть она даже и комолая… Только пташкам было хорошо: они сидели на тощем хребте Росицы и озирали оттуда гористые окрестности.

Ваня Житный шипел на Шишка: дескать, ты сначала делаешь, а после думаешь, вот теперь пешочком придется топать до Приштины-то!

— Ничего, — отвечал несколько смущенный домовой, — я, бывалоча, и до Берлина пешочком доходил!

Яна Божич, как обычно, ехала на Златыгорке. Цыганка Гордана шагала рядом и радовалась: вот как хорошо, можно корову продать да заработать! Обомлевший мальчик закричал, чтоб она даже не думала об этом! Корова эта не продается! Гордана пожала плечами: чего, мол, так орать, не продается — так не продается…

А Ваня, дернув Шишка за рукав, чтоб приотстал, принялся просить: ну-ка, сейчас же расколдовывай Росицу, а то греха не оберешься, вон цыганка уже положила на корову глаз, да и морока одна с этой коровой…

— Я и рад бы — да не могу! — отрезал домовик, и, вздыхая, продолжил, дескать, он уж сам сто раз пожалел о содеянном, да что поделаешь: слово — не воробей…

— Заколдовать-то сумел… — укорял Ваня.

— Сумел, — соглашался Шишок. — Звезды так сошлись. Пожелание аккурат в нужный момент угодило. Для всего на свете есть свое время — это было время коровьего заклятья! Атеперь момента для отмены пожеланья сто лет можно ждать — и не дождаться. А, с другой стороны, может и через час оно наступит, попробуй тут попади!

— С заклятьем-то попал! — опять укорил мальчик.

— Да, — самодовольно согласился домовик, — попал!

— Вот и тут попади!

— Ну не могу же я каждую минуту, как попугай, обратное пожеланье бормотать, это несерьезно! — сердился Шишок.

Ваня закричал:

— А это серьезно: ждать, когда ее первый встречный поцелует?! Были бы мы сейчас в Индии — так был бы хоть какой-то шанс! Там корова — священное животное, авось какой-нибудь кришнаит решился бы Росицу поцеловать, а тут надеяться не на кого… — и Ване в голову пришла новая идея: — А, может, мне притвориться первым встречным? Хотя, конечно, целовать сейчас Росицу Брегович… бр-р…

— Не, не пойдет, — вздохнул Шишок. — Настоящий первый встречный не должен знать о том, что корова изнутри человек. И просить кого-то о поцелуе тоже нельзя — так заклятье не снимешь!

— Тьфу! — от души сплюнул мальчик.

Дорога спустилась к реке, а мост через нее был разрушен: превратился в два крутых асфальтовых склона, с рядами фонарей посередке, между новообразованными «горами» струилась, сердито бурля, водотеча.

У оборвавшейся дороги скопился разномастный транспорт. От водителей они узнали, что во время бомбежки по мосту катил автобус — и большинство пассажиров погибло. А несколько разогнавшихся машин скатились в воду, кто-то сумел выплыть, кто-то пошел на корм рыбам…

Водилы, глядя на водотечину, говорили меж собой: дескать, придется в объезд ехать, там дальше есть старый деревянный мост, так его, де, пока не разбомбили. Шишок по привычке ткнул Росицу в бок: мол, смотри, гражданка мира, чего с твоей страной творят… Но потом вспомнил, что говорит с коровой, и тяжко вздохнул.

Решили сделать привал. Расселись в стороне от моста, на цветущем склоне, и достали припасы. А Яна Божич, подкрепившись, стала просить молока. Ваня сказал, что у них нет молока, пускай потерпит до города, там купят, но девочка указала пальцем на корову, дескать, пускай она даст молока… Подоить ее надо! Ваня против воли покосился, есть ли у коровы вымя… А Шишок, со знанием дела, отвечал девчонке:

— Наша корова молодая, яловая, у нее нет молока!

— Ну да, — обрадовался Ваня, — теленочка же у нее нет, значит, и молока быть не может…

Яна удивилась, дескать, она думала, что у коров всегда есть молоко, что они для того и существуют, чтобы давать молоко, а иначе — зачем же они тогда нужны…

Цыганка покачала головой, вот, мол, городские дети-то: никакого соображенья, драть их надо, как Сидоровых коз. Отдали бы девчонку ей на воспитанье, она бы живо ее научила всему, чему надо, а чему не надо — не учила бы.

Златыгорка с Яной спустились к реке — умыться, Гордана, конечно, потащилась за ними. И пташки полетели следом, водицы, де, попьем. Когда вернулись, девочка похвалилась, что они в ледяной воде ноги мочили…