– Да, на одной линии с нами.

Он пальцем приспускает очки на нос. Долгим, изучающим взглядом обводит вершину склона.

– Нет. Ничего не вижу. Но если бы там что-то и было, не уверен, что увидел бы. Расстояние довольно-таки приличное.

– Я что-то видела раньше. Когда приехала.

– Ветер колышет деревья, наклоняет по-всякому. Может, вам что-то и показалось.

Она качает головой:

– Нет. Я видела кое-кого. Человека.

Она умолкает. После того, что сказал ранее Фрэнк, ей не хочется говорить, что это был Джо.

– Даже и не знаю, что вам ответить. Может, какой-нибудь зевака или фотограф. Не знаю. Мы слышали, что люди пытаются делать снимки оттуда. Но вам не о чем беспокоиться. Даже если там кто-то есть, вы были слишком далеко и казались ему лишь пятнышком.

Джо здесь нет. Но она видела его, когда приехала. Она уверена в этом.

Телохранитель говорит, что может послать туда кого-нибудь, если она беспокоится или чувствует угрозу, но, на его взгляд, там все чисто.

Все в порядке, отвечает она. И вообще, ей хочется просто нарвать цветов. Собрать букет. Она говорит, что очень любит калифорнийские маки и на территории Невады их, наверно, можно рвать вполне легально.

– Может, проводите меня туда, и я поищу?

– Могу попросить прислать вам их в комнату.

– Нет… Я хотела бы сама.

Они идут по периметру стоянки, заглядывая под кусты, и она бросает последний взгляд на холм. Ей кажется, она улавливает какое-то движение за деревом у самого гребня, там, где сосны искривляются в некоем подобии полуулыбки. Быть может, это Джо. Быть может, он выглянул на секунду и снова спрятался за высокой, неуклюжей сосной.

Она опускается на колено. Наклоняется вперед, приседает и отводит в сторону куст толокнянки, отчего красная кора на нем частично отслаивается и завивается. Телохранитель ожидает позади, чуть в сторонке, не обращая на нее никакого внимания. С той прогалины, на которую она вышла, взлетает колибри и на какое-то мгновение зависает над ней. Птичка бьет крыльями, грудка ее то опускается, то вздымается, и кажется – она застыла на месте, словно через нее только что прошел электрический разряд. Едва заметив Мэрилин, колибри уносится прочь.

Одной рукой придерживая куст толокнянки, она тянется другой за несколькими стебельками мака и выдергивает с такой силой, что они хрустят. Запах цветов приносит облегчение, и пусть изначально он едкий, в нем чувствуется чистота, хотя и не совсем приятная, – чего-то такого, что выросло не из грязи.

Она собирает цветы в пучок, прижимая букет к груди. Оглядывается на телохранителя. Один из стебельков легонько касается ее щеки. Всего лишь дуновение, не больше, но ей кажется, будто она вдохнула в себя все растение. И она чувствует, как оно наполняет ее, проходит по венам, закачивается в сердце. Кажется, в ней ему самое место, словно она сделана из стекла, но не хрупкого, а чистого, ясного, прозрачного, и ощущение это ей хочется сохранить навечно.

Чистая. Прозрачная. Не имеющая формы.

Всего лишь пятнышко в толпе.

«Я хочу выжить, – откровенно говорит о себе актриса. – Я смотрю в будущее. Я хочу оставаться долго-долго, а значит, не должна останавливаться в профессиональном смысле. В Голливуде на талант любят клеить ярлыки. Ты такой или ты этакий! Если я смогу не остановиться, это не позволит, чтобы на мой талант наклеили какой бы то ни было ярлык».

Пиар-кампания

Прогулка верхом:

Парочка катается по городу верхом (девушка должна быть привлекательной блондинкой). У них – афишка следующего содержания: «Мы идем смотреть картину, которая взрывается любовью. Это «Неприкаянные» – теперь и в «Бижу»!

Пиар-кампания

Найди двойника ММ

Многие девушки считают, что они похожи на Мэрилин Монро – самую выдающуюся экранную личность нынешнего десятилетия. Начните поиски местного «двойника» Мэрилин Монро с размещения объявления в вашем вестибюле или вашей газете! Победитель и участник, занявший второе место, получит шанс появиться в шоу на местном телевидении, о них расскажет газета, их ждут – обед в лучшем ресторане, мастер-парикмахер в салоне красоты и цветы от флориста.

Он говорит, что думает о своем рассказе «Неприкаянные», том самом, который написал в невадской пустыне. Они сидят на диване в нью-йоркской квартире. Мэрилин прижимает к животу подушку. Врачи уверяли, что лекарства снимут любую возможную боль. А если она что-то и почувствует, то это только лишь воображаемые симптомы. Объяснения вроде бы логичные, но все равно ощущение такое, будто матку режут ножом. Она смотрит на горящую свечу. Ей кажется – в комнате пахнет чем-то горелым. Но нет, это только обугленная спичка, которую она уронила, подумав, что пламя обожжет пальцы.

Рассказ, говорит он, это своего рода отклик, попытка найти значение в окружающем его пейзаже и людях. Он вспоминает озеро Пирамиды, почти мираж посреди лунного ландшафта. Потом были Рино и отель «Mapes», зал клуба «Nevada» с колышущимся в воздухе свежим дымом и журчанием льющейся выпивки, выстроившимися вдоль стены высокими, по грудь, музыкальными автоматами, путь к которым преграждали мужчины, чьи пиджаки висели на спинках стульев, и женщины в блузках-безрукавках, беззаботно и молчаливо тянущие рукоятки автоматов, – унылая сцена, странным образом диссонирующая с яркими узорами ковра и бархатными обоями эпохи салунов…

Он протягивает к ней руку. Она по-прежнему прижимает к животу подушку, но кладет ноги ему на колени.

Артур все говорит и говорит. Говорит, что в первую очередь ему надо было выписать людей. Изувеченных стариков-наездников, ни на что уже не годных и живущих в заброшенных серебряных шахтах, выпрашивающих голливудские журналы с голливудскими киношными ковбоями на обложке и не желающих признавать, что настоящими-то были именно они; трудяг с ранчо, пытающихся найти место в модернизирующемся мире и отказывающихся работать за зарплату – только за жалованье; свежих, шестинедельных разведенцах, приезжающих незнамо зачем и проживающих жизнь в ожидании чего-то лучшего, что должно быть где-то рядом, за углом. Люди отчаянно пытались встроиться в это место, но обнаруживали, что еще больше отчуждаются.

– Немножко похоже на Голливуд, – говорит она.

– Немножко.

Она знает – он ведет к чему-то, и надеется, что он промолчит об операции. В конце концов, вряд ли это можно назвать выкидышем, поскольку у нее почти сразу же диагностировали трубочную внематочную беременность. С тех пор она не сказала ему об этом ни слова, а он, должно быть, когда чувствует, что она думает об этом, отводит глаза. Большую часть времени он проводит у себя в студии, а когда выходит, они говорят о пустяках, держатся на поверхности, как будто так может продолжаться вечно. Такая вот правильная пара Иисусов.