– Вы ведь знакомы с Паулой Страсберг, моей преподавательницей?

Едва произнеся эти слова, она понимает, какой любительщиной это отдает, и начинает объяснять, что Паула замужем за Ли Страсбергом из Актерской студии, где она сама занималась, но Гейбл смотрит на нее без всякого выражения – где она училась, ему совершенно не интересно. Мысленно она велит себе замолчать, потому что именно это и нужно сделать – замолчать. Паула делает шаг вперед, представляется, и Гейбл говорит, что рад с ней познакомиться (точно так же он говорил это Мэрилин), и добавляет, что в черном, должно быть, ужасно жарко. Мэрилин уверена, что он не воспринимает их всерьез, и потому отчаянно ищет и ищет какую-то информацию, что-то такое, что подскажет ей линию поведения, и он поймет, что она не просто старшеклассница, собравшая больше всех денег на школьном аукционе и выигравшая главный приз – шанс встретиться с Кларком Гейблом.

– Прошу извинить, – с неожиданной живостью говорит она. – Я, кажется, забыла кое-что в трейлере.

Она поворачивается и уходит, без Паулы, рассчитывая, что по пути в гримерку пересмотрит все ящички в кладовой памяти, переберет все содержимое – одна, без того, чтобы кто-то стоял рядом, называя каждую вещь, и, так или иначе, найдет нужное – ту манеру, тот стиль, который позволит ей втиснуться, проскользнуть в мир Кларка и найти там свое место.

Сцена.

Четыре главных персонажа устроились у бара. Только что получившая развод Розлин входит в казино с Изабель, которая на секунду останавливается, чтобы бросить монетку в игровой автомат. Расположившись за столиком, они заказывают скотч и виски с содовой. Изабель старается подбодрить Розлин: «В этом городе всегда полно интересных незнакомцев». Гэй Лэнгленд, сидящий рядом с Гвидо, впервые попадает в поле зрения, когда поворачивается, чтобы поискать взглядом свою собаку Тома Дули.

Довольно простая, статичная сцена. Несложная для постановки.

Вот только пес не желает сотрудничать. Возможно, из-за окружающего площадку энергетического поля. Или из-за большой толпы снаружи. Или из-за змеящихся по полу электрических кабелей. Так или иначе, кинолог, Синди Джеймс, никак не может с ним совладать. Синди – опытная дрессировщица, и ее, как и остальных членов команды, привлекли к съемкам «Неприкаянных», потому что лучше ее нет. Она училась у знаменитого дрессировщика Фрэнка Инна в «Halsey Canyon», в Санта-Кларита, и прошла путь от ассистентки до мастера. Но Тому Дули нет дела до ее профессиональных достижений! Он прыгает на барные стулья, норовит лизнуть Мэрилин в лицо, пытается вовлечь Гейбла в какую-то свою игру или просто бегает по бару между оборудованием. Присев возле камеры, Синди Джеймс подает псу какие-то сигналы, но они вопиющим образом игнорируются. Том Дули не дает работать. Все, что удается Синди, это немного успокоить своего подопечного и позволить провести репетицию. Она раздражена и, стараясь не слишком уж рассыпа́ться в извинениях, объясняет, что пес придет в себя, что он обучен исполнять свои обязанности в любой обстановке и ему просто надо освоиться в незнакомом месте.

Гейбл скучает, посматривая на Мэрилин, которая, вооружившись пакетиком с вкусностями, поглаживает собаку в попытке воззвать к его врожденной целеустремленности. Встретившись с ней глазами, Гейбл задерживает взгляд. Когда он начинал, картины снимались иначе. Если кто-то не справлялся с эпизодом или не укладывался в отведенное время, его увольняли. Это относилось ко всем, от исполнителя первой роли до собаки. Она отвечает на его взгляд, пытаясь принять то твердое, профессиональное выражение, которое видела на лице у Артура, когда тот не соглашался в чем-то с режиссером. Но уверенность по большей части тает и растворяется в ней самой. Она беспокоится, что могла забыть текст…

Но вот камеры начинают работать, Мэрилин входит в роль и реплики летят сами, словно их и не пришлось заучивать. Найти подход к Кларку Гейблу не получается, и как это сделать – она пока не представляет, а вот Розлин Тейбер и Гэй Лэнгленд взаимодействуют на совсем другом духовном уровне, словно впервые встретившиеся и приноравливающиеся друг к другу танцоры. Они перебрасываются репликами, дополняя их: она – кокетливыми жестами, он – взглядами в упор. Ей нравится, когда снимают дубли. Это и не игра даже. Она смотрит на Гэя, чуточку опустив плечи, с едва заметной улыбкой, и при этом продолжает угощать вертящегося рядом Тома Дули. Потягивает собачку за шерстку. Поглаживает по спинке. Смотрит на Гэя, обращаясь к нему, а потом, заканчивая фразу, игриво роняет взгляд. Она оживляется, когда Гэй оправдывает жизнь на ранчо тем, что там все есть и на ранчо «ты просто живешь». Лицо ее светлеет при этой мысли, в правом глазу вспыхивает искорка. «Я понимаю, о чем вы», – говорит она задумчиво. И когда она с беспечным смешком соглашается поехать на ранчо с Гэем, Гвидо и Изабель, на лице ее появляется такое искреннее, такое неподдельное выражение, что кажется, камера захватила его случайно.

Работа заканчивается, и она отходит в сторонку посовещаться с Паулой, спросить ее мнения насчет своей игры. Паула говорит, что все прошло хорошо, что Мэрилин прекрасно выглядела, а советы она даст, после того как посмотрит отснятый эпизод и посоветуется по телефону с Ли. Больше, в общем-то, сказать нечего. Но Мэрилин не спешит закончить разговор. Задает вопросы. Предлагает что-то. Говорит о чем-то. О чем угодно. Пока не видит, что Гейбл ушел и что ей не надо больше ломать голову над тем, как с ним разговаривать.

На следующий день она почти не показывается. Артур беспокойно расхаживает по их комнате в отеле «Mapes», размышляя о возможных изменениях в сценарии и особенно о том, кто же все-таки будет платить по счетам за сцену в Harrah’s Club. Ему нужно обсудить кое-что с Хьюстоном. С трудом сдерживая себя, он кричит ей через дверь ванной, что им пора ехать. Напоминает о графике. Она говорит, чтобы он отправлялся без нее. Что они увидятся там.

Артур еще раз стучит в дверь и медленно поворачивает ручку. Заглядывает в щелочку. Мэрилин стоит на коленях перед ванной – в белом халате, с болтающимся между голых ног махровым поясом. Рука под струей – проверяет температуру.

– Ради бога, Мэрилин. Уже десять.

Она оглядывается через плечо, изо всех сил стараясь оставаться спокойной. Снова и снова пробует воду. Вода слишком горячая. Она поворачивает кран, добавляя холодной. Капельки стекают с ладони и падают в ванну, разбивая почти идеальные мыльные пузырьки.

На него она почти не смотрит. Даже улыбка какая-то вымученная. В последнее время ей кажется, что он требует от нее слишком многого. Как будто она обязана беспрекословно соглашаться с его видением мира. И еще – она чувствует, что он, при всех уверениях в обратном, не воспринимает ее всерьез – ни как актрису, ни в интеллектуальном плане. Уроки актерского мастерства и стопки книг русских классиков воспринимались как некий проект. Она его Элиза Дулитл. Он не столько обсуждает с ней что-то, не столько обменивается с ней идеями, сколько анализирует ее и диагностирует. Ее натура отвергает такое отношение, как нечто чуждое, как трансплантированный орган. Дважды она уже делала это, но сейчас старается сдержать естественный порыв. Нет, ей хочется верить в Артура. Хочется относиться к этому фильму, как к его подарку. Жесту. Но его манера отношения к ней, похоже, не изменилась. Ее раздражает его снисходительность. Она все острее ощущает свою бесполезность. Если собственный муж не воспринимает ее всерьез, то чего тогда ждать от Кларка Гейбла?