– Нет. Это ты бредишь. – Роунат задрожала, и ее путы из плюща тоже затряслись.

Я больше не могла молча смотреть, как Томас подначивает и дразнит мою сестру.

– Оставь ее в покое! – Вскочив на ноги, я подбежала к столу хранителей и обняла Роунат обеими руками. – Она легла со смертным по любви, а не ради власти. Это разные вещи!

– Мы все согласились соблюдать новые законы, Фоула, – резко напомнила Лег.

Я заслонила сестру:

– Значит, вы собираетесь следить за всеми нами? Каждую ночь подглядывать, с кем мы ложимся в постель? Пока мы не вмешиваемся в войны смертных, мы имеем право любить кого захотим!

– Фоула, ты снова рассуждаешь как наивное дитя, – презрительно молвил Томас. – История уже доказала, что мы не умеем беспристрастно относиться к тем, с кем делим ложе. Именно поэтому мы раньше так часто сражались в войнах смертных. От них нужно держаться в стороне. Так решили мы все.

Гобнет кивнула:

– Роунат признала вину и рассказала, какие чувства ею двигали. Шестьдесят лет назад мы согласились, что нарушение законов будет караться со всей строгостью, но не обсудили, как именно. Нам предстоит сделать это сегодня.

Тишина в зале сменилась низким гулом перешептывающихся голосов.

Томас поднялся:

– Верховный друид предлагает следующее: все нарушители Нового соглашения прощаются либо с даром, либо с жизнью.

– Нет! – вскричала я. – Да как у тебя язык повернулся?

Он поднял длинный клинок, лежащий в центре стола.

– Наши предки привезли этот кинжал в Ирландию из туманных краев. Любой желающий Потомок может стать смертным, если пронзит свое сердце его острием. – Он повернулся к моей сестре. – Ты этого желаешь, Роунат? Смертные настолько тебе милы, что ты готова отказаться от дара и стать одной из них?

Она покачала головой, и Томас нахмурился:

– Значит, ты предпочтешь умереть?

Он поставил на стол стеклянный флакончик с бурлящей красной жидкостью – напиток смерти, рецепт которого известен лишь друидам.

Колмон поднял руку:

– Я согласен с Фоулой. Роунат взяла смертного любовника не для того, чтобы обрести могущество. Смерть или утрата дара – слишком суровое нака- зание.

– Я тоже считаю, что смерть – это слишком жестоко, – молвила Лег, – но Роунат нарушила закон. Наказание не может быть и чересчур мягким. Я предлагаю изгнание.

– Нет! – вскричала я. – Вы не можете…

– Не волнуйся, сестра, – произнесла Роунат, прижавшись лицом к моей щеке. – Пусть Совет вынесет наказание, которое сочтет необходимым.

Слезы хлынули из моих глаз. Я не понимала собственную сестру. Как может она смиренно бездействовать, когда на кону стоят ее жизнь и свобода?

– Голосуем, – объявила Гобнат. – Хранители, выступающие за смерть, поднимите руки.

Опустив голову, я закрыла лицо ладонями. Я не могла на это смотреть – просто не могла. Но с каждым мгновением меня охватывало острое желание узнать исход голосования, и я взглянула на хранителей сквозь пальцы. Первым поднял руку Шэй, затем – Гобнет и Томас. Мое сердце яростно забилось в груди. Да как они могли? Я перевела взгляд на остальных. Рука Аффрики на мгновение вздрогнула, но затем она вновь опустила ладонь на стол.

Мгновение спустя все три руки опустились, и Гобнет откашлялась.

– Кто считает изгнание подходящим наказанием?

Вверх взметнулись четыре руки остальных хранителей.

Томас поднялся:

– Приговор вынесен. Роунат, вечером я приду в твои покои и расскажу, куда тебе предстоит отправиться.

Я принялась рвать путы из плюща ногтями, желая поскорее освободить сестру. Гобнет в любой момент могла призвать новые лозы, и какая-то часть меня ожидала, что Томас действительно прикажет ей это сделать, но он молчал. Совсем скоро я заключила Роунат в объятия. Она ничего не говорила, но я слышала, как колотится ее сердце.

– Пойдем, родная. Тебе нужно отдохнуть.

– Подождите, – произнес Томас. – Мы еще не решили судьбу ее ребенка.

Я устремила на него гневный взгляд.

– Ты и ребенка предложишь убить?

– Нет, – ответил он язвительным тоном. – Но у Потомка и смертного человека всегда рождается смертный младенец. Роунат больше не сможет жить в крепости, а значит, это не дозволено и ее ребенку. Однако заставлять Роунат воспитывать его одной в изгнании – бессердечный поступок.

– Я согласна, – сказала Аффрика. – Его нужно отдать в семью смертных сразу после рождения.

– Я не доверю воспитание своего ребенка кому попало, – возразила Роунат. – Чтобы из сына вырос хороший мужчина, его должен воспитывать порядочный и добрый человек.

Томас тяжело и раздраженно вздохнул:

– Видимо, у тебя уже есть на примете такой человек? Вероятно, его отец?

Роунат взяла меня за руку, и внезапно я почувствовала, как к горлу подступает тошнота. Я так и не рассказала ей, что Эгиль погиб. Я надеялась, что она не назовет его имени, ведь тогда Томас узнает, что отец ее ребенка – внучатый племянник усопшего короля. Что, если он решит, что она легла с Эгилем в попытках обрести власть, и убедит Совет изменить приговор?

Роунат покачала головой:

– Я не считаю, что воспитывать ребенка должен именно его отец. Я хочу поручить это Фоуле, пока она не подберет для сына подходящую смертную семью.

К моим глазам подступили слезы, и я обняла Роунат еще крепче.

– Ты же знаешь, что я не могу. Ты же помнишь Ифу, – прошептала я ей на ухо.

Роунат обнимала меня, и я слышала, что ее сердце колотится в груди еще быстрее моего. Я глубоко вдохнула, усилием воли отгораживаясь от чужих голосов и взглядов. И вдруг почувствовала ручку младенца, которая изнутри прижималась к животу матери, а через него – и к моему.

Сестра обняла меня еще крепче, в ее взгляде читалась мольба.

– Помоги моему ребенку. Прошу тебя. Ты нужна мне.

Перед глазами вдруг мелькнуло яркое воспоминание: Роунат с Ифой, несущиеся в лес. Они мчались к деревьям, а длинные каштановые кудри сестры и рыжие локоны дочери развевались на ветру. Они бежали с острова Феннит, прочь от Томаса. Однажды сестра без сомнений и колебаний сделала для меня то, что я слишком боялась сделать сама. Она прекрасно знала, как поступит Томас, если поймает их. И он их поймал.

Я сжала ладони сестры. Слова не понадобились. Она и так знала ответ.

Ирландское море, 992 год

Гормлат

Фальк вырезал что-то ножом из куска дерева: я понимала лишь, что это наземное животное. Он уже прочертил четыре борозды, обозначающие ноги, но до головы еще не добрался. Это могло стать чем угодно: лошадь, волк, корова, козел, кабан, не говоря уже о мифических чудовищах, которых сказители так часто вплетали в свои истории.