Старший инспектор смущенно вспыхнул, встал и, пройдя вдоль ряда скамей, поспешил выбраться из церкви. Саймон, почувствовав себя как будто голым и слишком бросающимся в глаза, поспешил за ним. Он нашел Сандерсона у кладбища; тот курил.

Но инспектор быстро бросил сигарету, раздавил ее каблуком и уставился на Снек о'да Смаале — огромное ущелье неподалеку от церкви; оно спускалось прямо к бурлящему морю, дергавшемуся, как упавший на землю эпилептик в синей смирительной рубахе; утренний дождик кончился, небо прояснилось.

— Ты не слишком религиозен, детектив, да?

— Полагаешь? — Сандерсон саркастически улыбнулся. — Вообще-то я ходил в церковную школу, потому что мои родители были по-настоящему верующими. А это гарантирует нелюбовь к религии.

Саймон кивнул.

— Ну да… А у меня полностью противоположный опыт, мои родные были атеистами. Ученые и архитекторы. — В его уме вспыхнуло запретное воспоминание: «das Helium und das Hydrogen…». Саймон поспешил продолжить разговор: — Поэтому они никогда не навязывали мне никакой религиозной системы. И теперь я… ну, имею весьма расплывчатое представление о вере.

— Тебе только на пользу, — старший инспектор всмотрелся в какую-то белую тень, возникшую неподалеку. Это оказалась овца, забредшая на кладбище. — Боже, что за местечко! Все эти овцы, на каждом шагу… Овцы. Что они тут делают? Безмозглые шерстяные комки. — Сандерсон положил руку на плечо журналиста и посмотрел ему прямо в глаза. — Куинн… Тебе следует кое-что знать. Если ты все еще хочешь написать об этом случае.

— Да?

— Произошло еще одно убийство. Сегодня утром. Мне передали по рации. И мы уверены, что оно связано с этими двумя, — инспектор нахмурился. — Ну, насколько я могу пока тебе сказать.

— И где это?

— Неподалеку от Виндзора. Старик по имени Жан Мендиа. Так что Томаски утром улетел домой, чтобы начать разминку.

Носовое пение в церкви умолкло.

— Дай угадать… жертва из Южной Франции? Он тоже изуродован?

Сандерсон кивнул.

— Да, французский баск. Из Гаскони. Но — нет, не изуродован. И его не пытали.

И прежде чем Саймон успел задать вполне очевидный вопрос, Сандерсон добавил:

— Мы уверены во взаимосвязи этих убийств вот почему: новая жертва очень стара, далее — это баск, и еще — там не было ограбления. Убийство выглядит бессмысленным.

— Значит, эти трое…

— Да.

— Но кто, черт побери, это делает? И зачем?

— Бог знает… так что можешь спросить у него, — детектив отвернулся.

Служба закончилась. Церковные двери широко распахнулись, и старые леди в чепчиках торжественно выплыли из кирхи на дневной свет, болтая на английском и гэльском.

Эдит Тэйт обнаружилась быстро. Она оказалась куда более живой и подвижной, чем ожидал Саймон; несмотря на свои шестьдесят семь лет, эта женщина могла бы посостязаться с пятидесятилетними. Но искры в ее глазах сразу погасли, как только мужчины объяснили ей, кто они такие и зачем она им понадобилась. На мгновение у Эдит даже стал такой вид, словно она готова была разразиться слезами. Но она лишь тщательно застегнула на себе твидовое пальто и повела мужчин назад, в опустевшую церковь, где они могли устроиться на скамье и поговорить.

Эдит Тэйт не была свидетельницей, как надеялся детектив. Она признала, что слышала в ту страшную ночь некий странный звук — но она не может быть до конца уверена в том, что именно она слышала. Скорее всего, в столь ранний час это шумела маленькая лодка, но точно она сказать не могла.

Эдит Тэйт вообще ни в чем не была уверена — но вряд ли стоило винить ее за это. Она изо всех сил старалась помочь, и этот процесс явно давался ей с трудом. В конце допроса пожилая женщина тихонько всхлипнула, прикрыв лицо бледными руками. Потом опустила ладони и внимательно посмотрела на журналиста.

— Мне очень жаль, но я ничем больше не могу помочь. Знаете, она была моей очень близкой подругой. Настоящей подругой. Мне так жаль, мистер… джентльмены. Вы проделали такой долгий путь, чтобы со мной встретиться. Но чего я не видела, того не видела.

Саймон обменялся с Сандерсоном понимающим взглядом. Эта старая милая леди старалась как могла, а они и так уже зашли так далеко, как только было возможно. Но оставался еще один, последний вопрос, и его, пожалуй, необходимо было задать.

— А когда и почему Джулия переехала на Фулу, Эдит? Это ведь такое удаленное место.

— Уверена, она приехала сюда в конце сороковых… — Эдит нахмурилась. — Да. В сороковых годах. Мы подружились позже, когда моя мамочка умерла и я получила в наследство ферму по соседству с Джулией.

— То есть вы не знаете, почему она эмигрировала из Франции и перебралась на Фулу?

— Не-ет. — Эдит покачала головой. — Она никогда об этом не говорила, а я никогда не спрашивала. Может быть, тут какая-то семейная тайна. Может быть, она просто любила уединение и тишину, только и всего. Многим людям это нравится, знаете ли… А теперь мне действительно пора идти. Меня ждут друзья.

— Разумеется.

Разговор был окончен. Саймон закрыл блокнот.

Однако, уже направляясь к выходу из церкви, Эдит приостановилась и вскинула голову. Она еще раз прокрутила в голове один из заданных ей вопросов.

— Вообще-то… есть еще кое-что. Такое, что, возможно, вам следует знать. Маленькая странность.

Саймон снова открыл блокнот.

— Да?

— Совсем недавно… Ее все беспокоил какой-то молодой человек, молодой ученый. Ее это очень расстроило.

— В смысле?

— Ангус Нэрн, так его звали, — пожилая леди на мгновение прикрыла глаза — и тут же снова их распахнула. — Да, так. Хорошее шотландское имя. Да. Он надоедал ей телефонными звонками и какой-то научной болтовней.

— Что вы имеете в виду под «надоедал»?

— Он хотел ее исследовать. Говорил, что она — уникальный случай. Баск, я думаю. Это правильно? Я не знаю. Баск, наверное. Ну да.

— И это ее расстроило?

— И даже очень. Куда сильнее, чем можно было бы ожидать. Она целую неделю не могла прийти в себя. Этот человек, Нэрн, по-настоящему ее разволновал… Ну ладно, вон подруги мне машут.

Но Саймон задержал ее:

— Но, миссис Тэйт…

Она бросила на него вежливый взгляд.

— Вы сказали, что тот человек хотел как-то ее исследовать, но о чем шла речь? Что именно он собирался изучать?

Эдит безмятежно ответила:

— Ее кровь.

Дэвид всмотрелся в лес, поверх мокрых папоротников.

Это была лошадь. Маленькая лошадка с лохматой гривой.