Вместо того чтобы успокоиться, он сильнее рассердился:

— Почему ты со мной не споришь?

— Почему ты хочешь, чтобы я спорила? — отозвалась она.

— Перестань отвечать вопросом на вопрос.

— Разве я так отвечаю?

— Черт побери, Ава, я…

— Следи за своей речью, — машинально отреагировала она, как делала всю неделю.

Секунду помедлив, Пейтон ответил:

— Нет.

Ава изумленно подняла глаза:

— Что?

Пейтон снова улыбнулся, на этот раз менее высокомерно, но с вызовом.

— Нет, — повторил он. — Я не собираюсь следить за своей речью. Меня тошнит от этого.

Чтобы подтвердить это, он обрушил на Аву поток ненормативной лексики. Она вздрогнула. Довольный, Пейтон покачался на каблуках, с нетерпением ожидая резкого ответа Авы.

Но Ава снова занялась своим чаем. Несколько раз окунув чайный пакетик в чашку, она его вынула и отложила в сторону. Потом поднесла чашку к губам и осторожно подула на чай. Осмелившись взглянуть на Пейтона, она заметила, что он взбешен. Глядя в его глаза, она произнесла:

— Больше никаких споров, Пейтон. Я от них устала. Они ни к чему нас не приведут.

Он молчал, сверля ее свирепым взглядом, напрягшись всем телом, но потом вдруг что-то изменилось. Ава почти чувствовала, как он отказывается от борьбы, словно он, как и она, устал от противостояния.

— Если я извинюсь за свое поведение в кафе, ты будешь снова со мной работать? — спросил он.

Она не ответила.

— Ты говорила, у нас еще много дел, — напомнил Пейтон.

Ава молчала.

— Я имею в виду, если Кэролайн устроит мне и Франческе свидание и нам придется есть морепродукты? Я не знаю, как есть омара.

— Попроси сваху не устраивать свидание в ресторане, где подают морепродукты.

— А если она отправит нас в винный бар? Ты совсем ничего не рассказывала мне о том, как подается и правильно пьется вино. И еще танцы. Я вообще не умею танцевать!

— Ладно. До конца недели я научу тебя, как правильно есть морепродукты, пить вино и танцевать.

— И кое-чему еще, — вставил Пейтон.

Ава посмотрела на него и сразу пожалела об этом. За несколько минут ему удалось стать еще привлекательнее, чем прежде. Он выглядел… мягче и уступчивее.

— Чему именно? — спросила она, не позволяя себе расслабляться.

Помолчав, он ответил:

— Я составлю список.

— Хорошо, — неохотно согласилась Ава. Она позанимается с ним еще неделю. Остается надеяться, что за это время она не потеряет голову от очарования Пейтона.

— Ты обещаешь? — неуверенно спросил он.

Странный вопрос. Почему он хочет услышать ее обещание? Такое ощущение, что они снова стали подростками. Почему он ей не доверяет? На этой неделе она с ним занималась, как они договорились. Она ушла только после того, как он сорвал занятие.

— Да, обещаю.

— Ты обещаешь, что научишь меня всему необходимому?

— Да. Я обещаю. Но ты тоже должен пообещать, что перестанешь меня провоцировать.

Пейтон улыбнулся, но на этот раз без высокомерия или вызова. На самом деле на этот раз его улыбка была очаровательной.

— Ой, да ладно! — произнес он. — Ты любишь, когда я тебя провоцирую.

— Обещай мне, — настаивала Ава.

Он поднял правую руку ладонью наружу, будто клянясь:

— Я обещаю.

— Но сегодня занятий не будет, — сказала она ему. — Уже слишком поздно.

— Прости меня за то, как я вел себя в кафе, — произнес Пейтон, снова удивляя Аву.

— А ты извини меня за то, что заставила тебя пойти в кафе-кондитерскую, — признала она.

Вспомнив о кафе, Ава поняла, что не сняла шляпу и перчатки, и подняла руки, чтобы взглянуть на перчатки. Ава увидела их в магазине винтажной одежды, когда еще училась в университете, и не смогла их не купить, хотя и не понимала, что побудило ее приобрести перчатки с огромным числом пуговичек. Она принялась расстегивать жемчужные пуговицы на левой перчатке.

— Нет-нет, — резко сказал Пейтон.

Подняв глаза, она увидела, что он уставился на ее руки.

— Почему нет?

Он взглянул в ее лицо, и у нее возникло чувство, что Пейтон чувствует себя виноватым.

— Э-э-э… Просто, хм… Я имею в виду… Ну… — Он с трудом сглотнул. — Они тебе очень идут.

Его щеки немного порозовели. Ава удивилась. Неужели Пейтон умеет смущаться? Вероятно, ей просто привиделось — на кухне плохое освещение. Однако по ее телу разлилось приятное тепло.

— Спасибо, — сказала она, чуть запинаясь.

Когда она снова принялась расстегивать перчатку, Пейтон поднял руку, будто снова хотел возразить. Она остановилась, глядя на него с немым вопросом, и он с явной неохотой опустил руку. Ава продолжила возиться с перчаткой, замечая, что Пейтон по-прежнему смотрит на то, как она это делает. Его подбородок дрогнул, а щеки сильнее порозовели. Внезапно руки отказались ее слушаться. На расстегивание второй пуговицы ушла куча времени, а на третью понадобилось еще больше. Пейтон сделал движение, словно желая помочь Аве.

Чем дольше он на нее смотрел, тем сильнее смущалась Ава, движение ее рук замедлялось. Если так пойдет дальше, то она снимет первую перчатку к тому моменту, когда Пейтон и Франческа поведут своего первенца в школу. В конце концов она сдалась, опустила правую руку и протянула Пейтону левую.

— Помоги мне, пожалуйста, — мягко и нерешительно попросила она.

— Что? — спросил он. Казалось, он не может сосредоточиться.

— Моя перчатка, — сказала она. — Пуговицы. Я не могу их расстегнуть. Ты мне поможешь?

Пейтон снова покраснел:

— Э-э-э… Да. Я, конечно, помогу. Я буду рад тебя… Вернее, их снять… То есть помочь тебе. Конечно. Нет проблем.

Он протянул руки к ее левой руке, немного помедлил и прикоснулся к ней. Ава машинально шагнула вперед, желая сократить расстояние между собой и Пейтоном. Она тут же почувствовала тепло его тела и вдохнула его запах.

Пейтон подошел к ней вплотную.

Когда их тела соприкоснулись, Аву словно опалило огнем. Пейтон захватил четвертую пуговицу большим и указательным пальцами, и Ава сильнее затрепетала. Какое нежное прикосновение. Удивительно, что Пейтон так нежен. Она никогда не переживала подобных ощущений.

Потом Ава поняла, что не права. Много лет назад, в девичьей спальне особняка Голд-Кост, она чувствовала такие же нежные и изысканные прикосновения. В ту ночь Пейтон массировал ей шею, так осторожно, словно впервые прикасался к девушке. Что было само по себе смешно, потому что в школе при Эмерсоне все знали о его опытности.