– Будьте уверены, – сказал я ему, – что этот человек в любом случае попадет к нам в руки. Вы не хуже меня знаете, что Лондон не послал бы его, если бы питал какие-то подозрения. Но сегодня стало очевидно, что это не так. А теперь слушайте! Я уже предложил берлинскому ОКВ, чтобы вас с Тейсом не предавали военному суду, а держали до конца войны в заключении как военнопленных. Уверен, что это предложение будет одобрено. Если вы продолжите сотрудничество с нами, я надеюсь получить от вышестоящих властей указание, чтобы ни один из агентов, который попадет к нам в руки в ходе операции «Северный полюс», не был приговорен к смерти. Все они будут отпущены на волю после окончания войны, и это главное. В ваших силах облегчить участь этого человека, если Лондон отправит его сюда. Вам известно, что мой долг – пресечь намерение Лондона начать диверсионную войну. Если мы захватим саботажные материалы, то это неплохо, но по той же самой причине мы не потерпим никаких агентов. Каждый человек, присланный из-за моря для агентурной работы, должен быть схвачен. Цель оправдывает средства. Я считаю, что лучше брать лондонских агентов под стражу, чем подвергать голландское население ужасам кровавого террора. Обдумайте еще раз свое решение. В любом случае я приму меры, чтобы вас доставили на станцию радиоперехвата к моменту следующего сеанса связи.

Лауверс молчал. Я сказал все, что следовало сказать, и не имел намерения давить на него дальше – он сам должен принять решение.

Когда его увели, я разговорил охранника – медведеподобного оберштурмфюрера из ЗИПО – и узнал от него, что он получил от Шрайдера приказ почтительно обращаться с Лауверсом и Таконисом (так на самом деле звали Долговязого Тейса). К несчастью, в отношении Такониса этот приказ выполнить было трудно, так как тюремщики боятся оставаться наедине с ним в камере.

– Пожалуйста, приведите сюда Такониса, – сказал я. – Хочу познакомиться с ним получше.

Двое конвоиров ввели высокого, худощавого молодого человека с едва заметной примесью индонезийской крови и встали рядом с дверью. Таконис был в наручниках, а его большие темные глаза надменно взирали на меня.

– Садитесь, – сказал я и обратился к тюремщикам: – Почему он в наручниках? Снимите их немедленно. Я не хочу разговаривать со скованным человеком.

– Вчера он попытался сбежать, – сказал один из стражей, – и комендант приказал выводить его из камеры только в наручниках.

– Вы понимаете по-немецки? – спросил я Такониса. – Этот человек говорит правду?

Узник кивнул.

– Снимите с него наручники под мою ответственность, – приказал я и, когда конвоиры поспешили исполнить приказ, сказал Таконису, который проявлял полное безразличие к своей участи: – Надеюсь, в дальнейшем вы будете вести себя осторожнее. Если вы пытаетесь напасть на охранников, будьте готовы оказаться в оковах. Я знаю, что вы – английский лейтенант, и знаю, какую работу выполняли в Голландии. Я уважаю вашу храбрость и понимаю, почему вы до сих пор отказывались говорить, поэтому надеюсь, что вы сохранили достаточно самообладания, чтобы в будущем не причинять ненужных неприятностей ни себе, ни охранникам. Если хотите поговорить со мной или обратиться с какой-либо просьбой, пожалуйста, попросите коменданта, чтобы он мне сообщил. А пока что я буду признателен, если вы пообещаете разумно вести себя. Понимаете?

Таконис снова безучастно кивнул, но этот жест не мог скрыть его вспыльчивого характера. Уже выходя, он неожиданно обернулся и слегка поклонился. Я с некоторым удивлением ответил на его поклон. Крепкий орешек, настоящий игрок. Оставалось надеяться, что он меня понял.

В штабе IIIF я создал специальную группу для дальнейшего проведения операции «Северный полюс», находившуюся под своим личным руководством. В нее входили Вурр, Вилли и Хунтеманн, а поначалу также Освальд. Оставшийся персонал штаба я передал под начало майора Визекеттера, возложив на него ответственность за все прочие связи и контакты, благодаря чему мог всецело отдаться основной операции. В основе своей такая организация осталась неизменной при последующем резком увеличении объема работы и соответ-ствущем расширении отдела IIIF. Обязанности внутри группы распределялись следующим образом: обер-лейтенант Вурр – адъютант и заместитель по операции «Северный полюс» – занимался всем и знал все на тот случай, если я по какой-либо причине выйду из игры; в его обязанности входило поддерживать контакт с отделом IVE при ЗИПО, чтобы быть в курсе всего, что всплыло на допросах. Хунтеманн выполнял роль офицера связи и советника при Гейнрихсе, причем особо отвечал за захваченных агентов; он помогал мне при подготовке сообщений для Лондона и занимался их точным переводом в соответствии со словарем и литературным стилем соответствующих агентов. Освальд сначала был при нем помощником, но вскоре его вернули в отдел Визекеттера. Вилли отвечал за полевые операции и дальнейшее использование F2087, для которого у меня был припасен специальный план после того, как мы схватим агента, прибытие которого стало делом решенным.

В ходе последующих сеансов радиосвязи никаких проблем не возникало. Обмен сообщениями становился все интенсивнее; в них главным образом содержались наши предложения по организации нового места высадки и той роли, которую мы должны играть в этой связи. С Лауверсом я больше не разговаривал, но Гейнрихс сообщил, что тот забыл о своем отказе и начиная с пятницы 20-го снова сидел за ключом.

Из ранее перехваченных посланий RLS мы узнали об особом методе, применявшемся для уведомления о точном местонахождении места сброса. Помимо окрестностей Хогхалена, Таконис предложил Лондону другое место, к югу от Зауткампа. Координаты места сообщались при помощи шестизначного числа, причем закодированные цифры включались в текст послания. Во время захвата передатчика нам достались все карты, использовавшиеся группой RLS, в том числе и полный набор карт, изданных Голландским обществом велосипедистов (АНР), на которых были отмечены места сброса и их закодированное обозначение. Используя более ранние перехваченные послания, метод кодировки было раскрыть нетрудно.

В Лондон ушло сообщение, что место около Зауткампа кажется нам слишком труднодоступным, и мы предложили новое место, выбранное мной и Вурром, – на пустоши примерно в трех километрах к северо-востоку от Стенвейка. Так вышло, что рядом со Стенвейком в казармах, построенных до войны, был расквартирован еще один морской учебный батальон. Командир батальона, мой старый знакомый, с готовностью помогал нам в последующий период, когда в районе Стенвейка были осуществлены многочисленные сбросы. Я с самого начала полностью доверился ему и держал его в курсе своих планов на случай, если какие-либо посты или патрули доложат о ночных полетах над стенвейкской пустошью. Если такое случится, у него была наготове байка про то, что поблизости проводятся ночные учебные полеты люфтваффе.

25 марта Лондон сообщил о своем согласии с нашим предложением.

Затем нам дали знать, что высадка агента может состояться в любой момент после 27 марта и что конкретную дату сообщат, как и прежде, с помощью положительных и отрицательных чисел. Агент, которого собирались отправить к нам, носил имя Абор. Он поймет, что его встретили люди от Эбенезера (таково было кодовое имя Лауверса и радиостанции RLS), если его именно так назовут при встрече. Встречающий комитет должен быть готов забрать четыре больших контейнера. Один из них, помеченный белым крестом, будет содержать специальную посылку для Эбенезера. Эти послания выглядели весьма многообещающими, и теперь у меня почти не осталось сомнений, что события развиваются превосходно.