Самолет – двухмоторный бомбардировщик – сразу же после сброса набрал высоту. Его навигационные огни дважды мигнули в знак приветствия, и он исчез в тумане на западе.

Вурр, бесшумно появившийся из темноты Гейнрихс и я устало пожали друг другу руки. Новые приветственные рукопожатия ждали нас, когда мы добрались до Шрайдера и Вольфа в их укрытии. Соперничество и взаимное недоверие между спецслужбами исчезло перед лицом столь грандиозного достижения.

В течение следующих восемнадцати месяцев мы организовали еще почти двести сбросов людей и материалов по соглашению с англо-голландской разведкой в Лондоне (МИД – голландская военная разведка – была объединена с английским СОЕ, отделом специальных операций), которая взяла на себя руководство операциями. Нам пришлось провести еще много ночей на пустоши среди вереска, на радарных станциях и в местном штабе ночных перехватчиков. От этого периода у меня осталось впечатление как о широком и беспокойном потоке секретной работы и как об утомительных операциях, тем не менее приносивших глубокое удовлетворение. Лишь несколько островов выделяются из этого потока, и один из них – ночь первого сброса в Стенвейке. Она навсегда врезалась в мою память и стала первым раскатом грома, предвещавшим последовавшую драму.

Встреча Абора и F2087, начавшаяся с кодового слова, привела к долгому разговору в спрятанной поблизости машине, затеянному для получения всей интересующей нас информации и послужившему прелюдией к последующему допросу Абора. Около 3.00 F2087 предложил закопать парашюты и оставшееся оборудование, чтобы на рассвете можно было отправляться в путь. Едва он вышел из машины, Абора схватило ЗИПО и переправило прямо в Гаагу. Материалы, контейнеры и парашюты были погружены на грузовик и доставлены в штаб абвера в Схевенингене. К 4.00 в районе посадки снова было тихо и пусто.

Тем временем F2087 должен был в доме морского коменданта продиктовать Вилли донесение о своем разговоре с Абором. Но когда мы прибыли туда, оказалось, что F2087 совершенно пьян и в таком же состоянии разговаривал с Абором. Поэтому его донесение никуда не годилось и было полно пробелов, для заполнения которых требовался допрос. Вследствие такого предосудительного поведения F2087 я решил больше не использовать его на месте высадки и отказался от соответствующих обязанностей в пользу ЗИПО, которое должно было привлечь служащих голландской полиции для допроса прибывающих агентов под видом представителей подполья.

Операция «Кресс» и высадка агента, которого на самом деле звали Батсен, не оказала серьезного влияния на последующее развитие операции «Северный полюс». Абора – молодого человека приятной наружности – ЗИПО использовало как рекламу, демонстрирующую, как ловко они хватают агентов прямо в воздухе. Эта кампания достигла апогея через несколько месяцев, когда в Голландию приехал Гиммлер и ему показали Абора. Самым скандальным во всем этом было то, что Абор имел ярко выраженный нордический облик. О чем они двое разговаривали во время встречи, осталось неизвестным.

Абор не представлял для нас интереса с точки зрения радиоигры, поскольку Эбенезер должен был просто встретить его, а дальше тот бы работал как независимый агент. В ходе последующих допросов мы так и не выяснили до конца, в чем заключались его обязанности. Так или иначе, сразу после прибытия агента мы послали в Лондон сообщение о том, что операция «Кресс» прошла успешно, и подтвердили, что Абор пребывает в добром здравии и попал в надежные руки…

Прежде чем продолжить рассказ об операции «Северный полюс», я должен затронуть другое событие, которое произошло в марте-апреле 1942 года. В марте Лондон сообщил Эбенезеру, что британская разведка задолжала пятьсот гульденов некоему Бренди, капитану корабля из Зауткампа в провинции Гронинген. Бренди был британским агентом, не получавшим денег с мая 1940 года. Подозревая, что Лондон что-то затевает, я отправил F2087 к Бренди с наказом приветствовать его от имени Такониса и выплатить пятьсот гульденов. Через несколько недель Лондон сообщил Эбенезеру, что Бренди должен подготовиться к приемке оружия и саботажных материалов на Энгельмансплате – крохотном островке со спасательной станцией в проливе Лауверсзе у северного побережья Голландии. Материалы будут доставлены ночью на английском торпедном катере, и капитан Бренди заберет их от имени Такониса. Для успешного проведения операции Бренди должен отметить на рисунке положение буйков, обозначающих проход через минные поля.

Естественно, мы начали подготовку к тому, что обеспечить вражескому катеру теплый прием. При нидерландском штабе абвера офицером морской разведки служил некий капитан-лейтенант Б. – старый, опытный моряк. Б. казался нам самым подходящим человеком, и я раскрыл ему свои планы. Благодаря хорошим связям с начальником адмиральского штаба в Схевенингене Б. сумел добыть карту минных полей. Через Эбенезера мы передали положение буйков в Лондон, закодировав координаты по той же системе, которая использовалась для определения мест сброса, и подтвердили, что Бренди заберет материалы. По какой-то неизвестной для нас причине Лондон отказался от этого плана, и дело кончилось лишь тем, что пришлось прокладывать новый проход.

Тем не менее мы оставили господина Бренди в покое, и это принесло свои плоды, поскольку летом 1943 года он, полностью доверившись нам, сообщил, что выполняет роль «почтового ящика» британской разведки на курьерском маршруте в Швецию, и мы выполнили пожелание англичан организовать аналогичный «почтовый ящик» в Делфзейле в надежде на захват секретной корреспонденции и шпионских материалов. Вскоре Лондон потребовал от нас переслать груз непроявленных пленок. Очевидно, англичане хотели проверить, дойдет ли груз до места назначения невскрытым, и тем самым убедиться в надежности своего агента и курьеров. Но почему-то никто не пришел забрать груз. Возможно, люди в Стокгольме были более осторожными и менее доверчивыми, чем наши работодатели из Лондона.

В первые недели после операции «Кресс» наши ожидания, что Лондон вскоре поручит Эбенезеру новые задания, подверглись серьезному испытанию. У нас не было большого опыта в таких делах, и пауза казалась еще более зловещей, так как мы получили неопровержимые доказательства того, что лондонская разведка проводит операции в Голландии и без помощи наших «добрых услуг».

Первый из этих случаев произошел в начале апреля. Я получил из жандармерии донесение о том, что найдено тело парашютиста, при посадке раскроившего череп о каменную поилку. Расследование выяснило, что погибший входил в группу агентов, высаженных в окрестностях Холтена. В попытках прояснить это таинственное дело мы обратились за помощью в местный штаб люфтваффе, который ежедневно составлял карту всех появлений врага в воздухе в течение предыдущих суток. Эти карты основывались на информации от постов воздушного наблюдения и радарных станций, которые определяли курс, высоту, места разворота всех летательных аппаратов, пересекающих небо над Голландией. Мы были приятно поражены полнотой и точностью этих сведений. Например, мы обнаружили, что на этих картах весьма аккуратно зафиксированы подробности операций над Хогхаленом и Стенвейком 28 февраля и 27 марта. И теперь у нас появилась возможность подтвердить, что погибшего агента и его товарищей сбросили около Холтена 28 марта. Через штаб люфтваффе в Амстердаме мы договорились о более тщательном слежении для того, чтобы как можно более точно установить курс отдельных «специальных» самолетов. Знакомство с этими ежедневными докладами, точность которых непрерывно возрастала, давало нам полезные сведения об операциях, которые союзная разведка в Лондоне проводила без нашего участия. Другим свидетельством секретной вражеской деятельности стало сообщение радиоабвера и штаба радиоперехвата о том, что в районе Утрехта выявлен новый передатчик, осуществляющий связь с какой-то радиостанцией около Лондона. Судя по перехваченным сообщениям, с этой же самой станцией работал Эбенезер. И вдобавок ко всему во второй половине апреля Гейнрихс пришел ко мне с известием, что радио «Ориндж» снова передавало положительные и отрицательные числа.