– Где затычки? – спрашивает командир. – Черт побери, где затычки?

– Ой!..

Человек, сидящий за интеркомом, нажимает на какую-то кнопку. В отсек вплывают наполненные газом пластиковые шарики размером от мячика для гольфа до теннисного мяча.

– Хватит, хватит, – ворчит Никастро. – А то ничего видно не будет.

Новичок, решаю я. Наслышан о командире. Старается показать себя с наилучшей стороны. Слишком сосредоточен. Столько уделяет внимания деталям, что в целом работа не очень клеится.

Затычки будут бесцельно болтаться весь патруль и вскоре сольются с фоном. О них вспомнят лишь в том случае, если судно даст течь. Тогда наша жизнь будет зависеть от них. Они устремятся к дыре, подтягиваемые улетучивающейся атмосферой. Если пробоина будет невелика, они лопнут, пролезая сквозь нее, а внутри у них – вязкое, чувствительное к кислороду покрытие.

Кот бросается на ближайший мячик, бьет его лапами, но тому хоть бы хны. Фред делает вид, что ничего особенного не случилось. Кошачья природа щедро наделила его даром сохранять чувство собственного достоинства перед лицом полного публичного провала.

В случае больших пробоин затычки не помогут. Мы погибнем раньше, чем их заметим.

Удовлетворенный состоянием люка, Яневич поднимается на ноги и, перегнувшись через меня, щелкает переключателем.

– Эксплуатационный отсек. Говорит старший помощник. Продолжаем переход к рабочей атмосфере.

Сейчас корабль наполнен воздухом Тервина, то есть планетарной атмосферой. Рабочая атмосфера будет состоять из чистого кислорода при давлении в пять раз меньше нормального. При таких условиях уменьшается нагрузка на корпус судна, потенциальная утечка газа и общая масса.

Кислород при низком давлении – стандартная для флота атмосфера.

Это удобство имеет свои недостатки – драконовские меры противопожарной безопасности.

Этот псих, командир, взял с собой на борт трубку и табак. Неужели он собирается курить? Это против правил. Впрочем, кот на корабле – тоже.

– Радар, есть кто-нибудь из той фирмы?

– Никого в пределах видимости, сэр.

Так легче. В течение пяти ближайших минут мне голову не оторвут.

А что это Яневич забеспокоился? В паразитном режиме единственное боеспособное оружие на судне – дурацкая магнитная пушка.

Из ниоткуда доносится голос Джангхауза:

– Господь нас хранит. Он прибежище верных.

До меня не сразу доходит, что он пытается вернуться к тому нашему разговору.

Пробный шар, я полагаю. Хочет посмотреть, как я прореагирую. Если я не покончу с этим немедленно, он развернет кампанию по обращению меня в истинную веру по полной программе.

– Возможно. Но, сдается мне, он проводит достаточно много времени в дружеских беседах и с господами из другой команды.

– Это потому, что у них виски старое, – кричит кто-то.

Джангхауз стекленеет. Я оглядываю отсек, но не могу определить виновника. Я и не догадывался, как здесь хорошо разносятся голоса.

На борту очень тихо. Системы работают практически бесшумно.

Джангхауз продолжает. Понятно, почему его прозвали Рыболовом.

Кажется, прошла целая вечность со времени моей последней встречи с настоящим практикующим христианином. Их больше не делают. Старые предрассудки не нужны расе. Новые же пока – на стадии разработки.

– Мы пройдем тяжкие испытания, сэр, и погибнут те, чья вера окажется недостаточно сильна.

Тот же голос отвечает:

– И сказал ему Господь: «Воистину, Я жестоко накажу тебя, Я сделаю тебе в заднице вторую дырку».

– Разговорчики! – рявкает Никастро.

Был ли Рыболов верующим до своего танца со смертью? Сомневаюсь. А спросить не могу – приказ молчать относится и ко мне, хотя квартирмейстер никогда бы не вышел за рамки субординации настолько, чтобы прямо приказывать офицерам заткнуться.

– Рост ускорения на ноль целых две десятых g через две минуты.

– Контакт, трансляция через центральный пост. Корабль противника один, пеленг один-четыре-ноль вправо по азимуту, высота двенадцать градусов от надира, расстояние ноль целых пятьдесят четыре сотых миллиона километров. Курс…

Вот мы и прибыли. Пляска смерти началась. Нас засекли. И вцепятся намертво. Не любят они клаймеров.

Пока я давлю в себе паникера, сообщают что-то еще. Проверив поступившую информацию, Яневич приходит к выводу:

– Это сторожевой катер. Он уберется с дороги. Кармон, включить дисплейный аквариум.

Я фыркаю – смехотворная игрушка. На линейных кораблях класса «Эмпайр» они были больше нашего операционного отсека. И на каждом корабле был не один такой аквариум. При нулевой гравитации можно было в поисках острых ощущений туда нырнуть и поплавать среди звезд. Если вы ничего не имеете против попасть к командиру на втык и отстоять пару недель внеочередных вахт.

Тервин пересекает терминатор. Ханаан еле виден. На его поверхности – никаких свидетельств человеческого присутствия. Поразительно, сколько усилий надо приложить, чтобы следы человеческой деятельности стали видны из космоса невооруженным глазом.

Меняю угол наклона камеры. Теперь не видно ничего, кроме звезд да фрагмента корпуса корабля-носителя, еле-еле проглядывающего сквозь тьму. Удвоив увеличение, я ставлю режим визуального поиска. И ловлю вдалеке перемещающуюся вспышку.

– Вахтенный офицер!

Яневич склоняется у меня над плечом.

– Кто-то из наших. Движется с ускорением.

Я продолжаю поиски и постепенно увлекаюсь открывающимся видом. Некоторое время спустя я ловлю себя на том, что замечтался. Мы движемся уже с ускорением в ноль целых четыре десятых g.

– Они нас не тронут, пока мы не выйдем из-под зонтика планетарной защиты, – говорит мне Никастро.

Тонкий экран, окружающий планету, обеспечил нам безопасный старт.

Если смотреть с планеты, то кажется, будто господа из той фирмы кишат повсюду. Но с планеты виден лишь тонкий срез. И этот срез изучают лишь тогда, когда там кто-то есть. В открытом космосе картина намного шире.

Искусственные объекты в космосе настолько малозаметны, что поиск можно с тем же успехом вести при помощи игральных костей. Абсурдно огромную важность приобретают удача и случай. Трезвый расчет и четкий план вторичны.

Но пока что центральный пост знает, откуда появился противник и куда намерен двигаться. Неотрывное наблюдение за жирной космической сосиской, перемещающейся между этими двумя точками, увеличивает наши шансы. Клаймеры патрулируют наиболее вероятные места охоты.

Поток словесных докладов стихает и становится фоном, заметным не более, чем вездесущие заглушки. Мое внимание переключается с разговоров на говорящих. Мне они не все время видны – кто-то скрыт кривизной переборок, кто-то бродит. Вижу Рыболова. Монта Тродаала. Гонсалво Кармона, чуть ли не священнодействующего, скармливая информацию монитору. Н'Гайо Роуза и его шефа – компьютерщика по фамилии Канцонери, похожего на дьявола. Уэстхауза, ни на секунду не отрывающегося от прибора слепого полета. Люди, которых мне не видно, – это Изадор Ларами, Луи Пикро, Миш Берберян, Мелвин Браун мл. (он настаивает на этом «мл.»), Любомир Скарлателла и Хаддон Циа. Я пока не в курсе их званий и профессий. Когда кто-то в разговоре их назовет – запомню.