сознания, но заложенная в них энергетика имеет вектор. Задача мага – суметь включиться в поток, идущий в попутном направлении, и вовремя выйти из него, когда это необходимо. А вот кто поставил такой экран… то есть такую защиту, что никто ничего не почувствовал, – это придётся выяснять. И попробуйте это сделать вы, Тина. Я сейчас занят в другом месте. А юноша наверняка в ближайшее время появится в одной из местных харчевен, если он уже не там. Я думаю, дальше не мне вас учить…

* * *

В харчевне «Золотой утёнок» было так же шумно и грязно, как во всех харчевнях мира. Поломойка, девчонка лет двенадцати, безостановочно сновала со щёткой между столами, безуспешно пытаясь поддерживать хоть какой-то порядок. Первоначального названия заведения не помнил никто. Местная кухня не отличалась особым разнообразием: в харчевне жарили речную рыбу, запаривали рагу из овощей, но славилась она далеко за пределами селения своими потрясающе вкусными утятами, вымоченными в соусе и приготовленными на углях. Бешеную цену за блюдо хозяин объяснял непомерно высокой стоимостью составляющих соуса, рецепт которого переходил от отца к сыну. Так что, в конце концов, следуя за закрепившейся в народе традицией, дед ныне здравствующего хозяина вынужден был перекрасить эмблему утенка на вывеске заведения из белого в золотой цвет.

В самом тёмном углу помещения, полускрытый деревянным столбом, поддерживающим перекрытие, сидел молодой колдун. Синеватая бледность на его щеках уже уступила место неяркому румянцу. В отличие от других посетителей, в кружке, стоящей перед ним на столе, была налита простая вода, а не вино. И ел он жареную рыбу, которую, впрочем, здесь готовили тоже весьма недурно. Утёнок в соусе достался псу. Положив тушку на передние лапы, он неторопливо откусывал от неё небольшие куски и, подержав их во рту, проглатывал не жуя. Наличия костей пёс, кажется, не замечал вовсе.

– Вина, Сатик. И четырёх твоих замечательных утят в соусе. Я чертовски голоден.

Стоявший за стойкой хозяин харчевни, кругленький маленький человек по имени Сатик, широко улыбнулся своему давнему знакомому Хааре.

– Через минуту всё будет готово.

И, наклонившись через стойку к рыжему чубу, зашептал:

– Представляешь, заказал собаке утёнка под соусом. Я спрашиваю: под соусом-то зачем? А он посмотрел на меня как на недоумка.

Сатик обиженно втянул сквозь зубы воздух. И, отвечая на молчаливый вопрос в глазах Хаары, скосил глаза в угол зала:

– Вон тот.

Рыжий недобро прищурился.

– Не здесь и не сейчас! – Умлат забрал кувшин с вином, две тарелки с утятами и двинулся в противоположный от колдуна угол. Хаара поплёлся следом. Видимо, авторитет сухопарого был для него непререкаем.

Послышались громкие голоса – и в харчевню вошли два стражника. Ещё молодые, но уже проявившие себя на службе у наместника. Об этом говорили короткие доспехи без рукавов из кожи редкого носорога, илога. Поскольку кожу этого носорога не брала игла, она не имела застёжек. Умельцы прорубали отверстия для головы и рук тяжёлым топором, выделывали шкуру особым способом – и она приобретала прочность железа. Узкие загнутые пластины-наплечники спасали от рубящего удара меча, а колющим оружием пробить шкуру было просто невозможно. Стоил такой доспех дорого, но и служил долго (и не одному хозяину).

Тот, что постарше, с густыми чёрными усами, был заметно навеселе. Две синих полоски напротив сердца (цвет нынешнего наместника) говорили о том, что служит он второй срок, то есть – вторые пять лет. Окинув презрительным взглядом сразу притихших посетителей, он прошёл к стойке.

– Четыре утёнка, Сатик, и кувшин твоего вина. И побыстрее, у меня праздник сегодня!

Судя по всему, платить он не собирался. Сатик обвёл взглядом харчевню, ожидая поддержки. Однако спорить со стражниками никому не хотелось. Люди, ещё минуту назад похвалявшиеся друг перед другом своими подвигами, отводили глаза и делали вид, что всецело поглощены едой.

– Развелось дармоедов! – Хаара раздражённо отодвинул тарелку. – Поесть спокойно не дадут.

Стражник осклабился и направился, на ходу поправляя напоказ меч в ножнах, к столу, за которым сидел Хаара.

– Это ты мне, коротышка?

Хаара, вставший при его приближении, был на голову ниже, однако в плечах нисколько не уступал стражнику.

Хак!.. Кулак рыжего, казалось, только начал движение, а стражник уже летел назад к стойке, по пути пытаясь зацепиться за столы и сметая с них кружки, кувшины с вином, горячее мясо, щедро политое знаменитым соусом. Хак!.. Глухой удар потряс дубовую стойку; в последний момент стражник всё же успел извернуться и, убрав голову, встретил крепкое дерево плечами. Хак… Стражник выплюнул с кровью полдесятка зубов, но в его потемневших от боли глазах не было растерянности. Расхлябанный страж правопорядка, упавший на заплёванный пол, исчез, его место занял воин, готовый бороться до конца.

Тем временем второй стражник, скрестив кисти рук, душил Хаару его собственным капюшоном. При бычьей шее и невероятной физической силе, тому никак не удавалось освободиться от захвата. Он хрипел, лицо налилось бурой кровью; и, судя по всему, пришлось бы ему несладко, если бы не Умлат. Обсосав с невозмутимым видом утиную косточку, сухопарый неторопливо сломал её и молниеносным движением воткнул в голый локоть стражника. Тот открыл рот, но болевой шок на мгновение опередил готовый вырваться из его горла крик. Парень осел и медленно завалился на бок под ноги Хааре. Умлат развернулся вполоборота и расслабленной кистью левой руки, как пятиконцовой плетью, хлестнул по глазам первого стражника, успевшего перевести дух и молча нападавшего с тяжёлым ножом в руке. Тот выронил нож, схватился за лицо и упал на колени, застонав отчаянно и безнадёжно.

За дверями еле слышно звякнуло оружие. Хаара перехватил взгляд Сатика и ринулся к стойке, за которой была потайная дверь. Умлат последовал за ним.

Множество глаз проводили двух приятелей до дверей из таверны, и только две пары, для которых стена строения не являлась преградой, видели, как они, выбежав из харчевни, пересекли неширокое открытое пространство заднего двора и исчезли в густых зарослях кустарника. Одна пара глаз принадлежала молодому колдуну, не сделавшему за последние полчаса ни единого движения, вторая – женщине, одетой в серый дорожный костюм для верховой езды и сопровождаемой странного вида слугой. Обрезанные уши и нос не оставляли никакого сомнения в его каторжном прошлом и говорили, как минимум, о двух побегах. Чуткие пальцы урода, лежавшие на поясе, за который были заткнуты два десятка метательных ножей, и особое вопросительное выражение остановившихся широко раскрытых глаз говорили посвящённому, что, получи он приказ – и оба беглеца были бы остановлены. Но приказа не последовало, и пальцы остались без