— И вина, — добавила Мишель с озорной улыбкой. — Было очень весело.

— Выдавали себя за бедную?

— Была свободна от пут богатства, — поправила Мишель с подкупающей откровенностью. — Если б я этого не сделала, моя жизнь в Париже была бы совсем иной.

— И все-таки вы умудрились встретиться с Никосом. — Саска недоверчиво хохотнула. — Не могу себе представить его в трущобах.

— Мы встретились у общих друзей, — вставил Никос, решив внести свою лепту в удачную выдумку.

— Это был один из тех редких случаев, когда мы осмеливались затесаться среди избранных, — насмешливо заметил Эмилио.

— Так вы тоже были на той вечеринке, да?

— А как же, я ведь был телохранителем Мишель, — хвастливо произнес Эмилио. — Она без меня вообще редко из дома выходила. Нет-нет, — добавил он успокоительным тоном, заметив понимающую ухмылку, мелькнувшую на лице Саски. — Мы были всего лишь друзья, и ничего больше.

— А теперь, значит, вы деловые партнеры.

Эмилио с шутливой миной кивнул.

— Наша дружба основывается на доверии. Есть ли лучший фундамент для бизнеса?

— И все-таки, согласитесь, это как-то непонятно, — сказала Саска. — Бедные студенты возвращаются домой и тут же открывают галерею.

«Где тебе это понять? — подумала Мишель. — Мы не хотели спокойной, сытой жизни, мы хотели борьбы, в которой, чтобы устоять и добиться успеха, кроме голого честолюбия, необходимо еще кое-что — гибкий ум и острый глаз, способность подметить в произведении искусства нечто почти неуловимое, говорящее о присутствии в нем чего-то большего, чем просто талант. Мы стремились смотреть на все своими собственными глазами, доверять собственному чутью, а не устоявшимся суждениям».

В эту минуту, очень вовремя, официант принес салаты. Хотя дальнейшие действия Никоса, который, играя роль влюбленного, принялся кормить ее из своей тарелки, смутили Мишель.

Однако она быстро нашлась и, наткнув на вилку большую креветку, поднесла к его губам. Мишель даже изобразила на лице соблазнительную улыбку, ответом на которую стали веселая улыбка в глазах и сияние белых зубов, когда он прикусил креветку.

Мишель не осмеливалась взглянуть на Эмилио, потому что, если бы он, глядя на ее ужимки, заговорщицки подмигнул, она наверняка расхохоталась бы, а это могло сорвать все представление.

Впрочем, Саска тоже не отставала, хотя ее попытки привлечь внимание Никоса были не столь откровенны: она порой, словно бы не замечая этого, касалась ладонью его руки или вдруг припоминала какой-нибудь случай из прошлого, который должен был свидетельствовать об их старинной дружбе.

Они отказались от сладкого, предпочтя сыр и кофе, который здесь варили прекрасно.

Был уже двенадцатый час, когда они вышли из ресторана, и Мишель подставила щеку Эмилио для прощального поцелуя.

— Браво, дорогая, — шепнул он ей на ухо. — Ты играла, как настоящая актриса. Увидимся утром.

Саска тоже не теряла времени даром — она чмокнула Никоса в щеку, а потом быстро поцеловала в губы.

— Надо будет это повторить.

Никос расплылся в улыбке.

— Мы с удовольствием. — Он взял Мишель за руку, сплел пальцы и поднес ее ладонь к губам. — Как ты думаешь?

О Господи, он просто неотразим!

— Я буду рада. В четверг вечером благотворительный бал в отеле «Мариотт». Моя мама в комитете. Я могу устроить билетик, если Саске захочется к нам присоединиться.

Саска не колебалась ни секунды.

— Я с удовольствием.

Сев в машину следом за Мишель, Никос со смешком спросил:

— Ты что, находишь удовольствие во всем этом?

Мишель повернулась к нему с сияющей улыбкой.

— Ну почему же нет, дорогой! Матап обрадуется, что будет пристроен еще один билет, а Саска прекрасно проведет вечер.

— А ты, pedhakimou? Ты как проведешь его?

— Прекрасно. Буду наблюдать за тобой.

— Будем по-прежнему играть свои роли? Ну что ж, разве не этим мы занимаемся подчас и в бизнесе, и в обществе…

— Надо сказать, у тебя получается великолепно.

— Позволь мне сделать тебе такой же комплимент.

— Если мы хотели убедить кого-то в том, что у нас роман, то с этой точки зрения вечер удался, мне кажется.

Никос не ответил, осторожно проезжая перекресток. Мишель больше ничего не сказала, и они оба молчали до самого дома.

— Тебе совсем ни к чему здесь оставаться, — твердо сказала она, когда он вместе с ней вошел в лифт и нажал кнопку пятнадцатого этажа.

— Мы это уже решили.

— Вчера было другое дело.

Двери лифта открылись, Мишель вытащила ключи.

— Вовсе нет.

Она пересекла устланный ковром холл и отперла дверь.

— Что ты имеешь в виду под этим «вовсе нет»?

Никос тряхнул головой.

— У тебя или у меня? Это не имеет значения. Но вместе.

— Я не думаю, чтобы Джереми попытался проникнуть в дом, а даже если и попытается, вряд ли ему это удастся.

Никос стоял, засунув руки в карманы брюк и насмешливо усмехаясь.

— Думаешь, у него не хватит соображения представиться каким-нибудь разносчиком? — Он продолжал, не дав Мишель открыть рот: — Или еще как-нибудь обдурить консьержа?

Неделю назад такая мысль и в голову бы ей не пришла, но теперь она призадумалась. Ответ, который напрашивался, был неприятен.

— И ты, как я понимаю, решил идти до конца, — устало произнесла она.

— Вот именно.

Мишель молча отвернулась и пошла через коридор на кухню. Надо чего-нибудь попить, а то столько съедено, да еще это шампанское… Сладкий горячий чай — вот что ей нужно.

Мишель наполнила водой электрический чайник, достала чай в пакетиках, чашку, сахар и молоко и застыла, ожидая, пока закипит вода.

Она просто кожей чувствовала присутствие Никоса, как он молча следит за тем, что она делает — наливает кипяток в чашку, насыпает сахар и подливает молоко.

Нет, это невыносимо — если он и дальше будет тут стоять и смотреть, она не выдержит и что-нибудь бросит в него.

Мишель положила ложку в раковину и повернулась лицом к Никосу. Лучше бы она этого не делала. Его взгляд притягивал и не давал отвести глаз, и она почувствовала себя, словно мышь, попавшая в мышеловку. Все вокруг как-то сжалось и потускнело, был только этот гипнотизирующий взгляд.

— Спорь, ругайся со мной, сопротивляйся, — проговорил он тихо, подойдя совсем близко, — но только не отворачивайся от меня и не уходи. — Он взял ее подбородок указательным и большим пальцем и приподнял: — Никогда.