Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Первым не выдержал Витёк Камышин. Он, в очередной раз, решил завязать с пьянкой. Причём, так и сказал своему разлюбезному куму Саньку: всё, завязываю.
— Я, Санёк, решил завязать, — гордо сообщил куму Витёк. — С понедельника завязываю.
Санёк солидно покивал головой: Витёк на его памяти уже завязывал раз десять, потом развязывал.
— Это дело хорошее, Витёк. Это дело надо отметить…
— Не, Санёк. И отмечать не надо. Моё слово твёрдое, ты же меня знаешь…. .как кремень оно. Завязываю на морской узел, хрен развяжешь. Начинаю на телевизор копить.
— На морской узел, это солидно, — поддакнул кум. — Сам бы завязал, но баба Маня, новый самогон выгнала. Приглашала на дегустацию, как специалиста. Презентация нового продукта называется. Из тютины с нотками малины. Обещал заценить продукт.
Витёк обливался потом, но держался, не реагировал на алкогольную агитацию своего кума. Не мужик, а кремень. Пришлось Саньку самому топать к бабе Мани на презентацию.
Находящийся в полупрострации Витёк побрёл по деревне и нос к носу столкнулся со старым дедом Тихоном из клана Нестюркиных.
— Здорово дед Тихон, — приветствовал старого деда Витёк.
— Ась? — приложил руку к уху старый дед.
— Херась… Говорю, как живёте, можете, дедушка.
— Дык, живём хорошо, вот только можем плохо…
— Выходит, плохо, значит, — почесал затылок Витёк.
— Не, милок, выходит-то хорошо… заходит плохо.
Н-да, вот и поговорил со старым дедом. У этого деда видно только одно на уме. Сидел бы уже на печке и не отсвечивал. А этот всё по девкам норовит со своими грязными намерениями. Распоясался дедок вконец. Говорят, как стал дед к ведьме Тимофеевне ходить воду пить, так его на молодок-то и потянуло со страшной силой. Не дед, а бык производитель, страшное дело. Позорит приличную деревню своими выходками. Не только в нашей деревне, но и у соседей из Пути Ильича, и даже в районе поминают вопиющий случай устроенный озабоченным дедом на прошлой встрече Нового года. Или звёзды так неудачно расположились, или в природе что-то сдвинулось, но, слабый на передок дедушка, на празднике вдруг начал не по-детски отжигать. Сначала всё шло чинно и прилично, как у приличных людей. Задумано всё толково, ага, как у людей: ёлочка на деревенской площади под единственным фонарём, возле неё столы прямо на снегу с водочкой и селёдочкой. Подходи и бери. Из репродуктора льётся музычка. Народ красиво украсил главную ёлочку игрушками, и теперь всю ночь совершал променад вокруг неё, чинно откушивая водочку, потом посещал всех соседей с поздравлениями, потом опять толкался возле главной ёлочки. Мероприятие происходило замечательно. Все люди красиво отдыхали. Пока баба Маня, эта отрыжка старого мира, эта змея с ушами, не принесла своего фирменного самогона. Ну, народ и раскрепостился. Все решили, что пора вздрогнуть. Дед Мороз из клана Камышиных прыгал в нахлобученной на него цветастой шапке, шубу в блёстках он уже где-то потерял. Снегурочка из Кабаковых, напившись до изумления орала похабные частушки: «Сидит милый на крыльце с выраженьем на лице. Выражает то лицо, чем садятся на крыльцо».
Баба Маня тоже подпевала в меру сил: «Попросили мы Ивана спеть частушки нам без мата. Из всех слов мы разобрали внятно лишь одно — «лопата».
А дед Нестюркин получился у них заводилой. Народ шептался, что под утро эта лихая компания интимно раскрепостилась и устроила оргию, ибо как объяснить, что на ёлке на другой день нашли нижнее бельё этой гоп-компании. Вот такой конфуз наблюдался на другой день. Вся деревня это грехопадение наблюдала, даже гости из Пути Ильича, перед которыми теперь стыдно. Да, дед Нестюркин искажает моральный облик деревни. И, главное, ему всё нипочём. Но делать шебутному дедушке замечания ни у кого язык не поворачивался, по причине большого к нему уважения со стороны односельчан. Ибо дед Тихон крутизны немереной. Родился ещё в прошлом веке в 1895 году. В 1915 году призван в императорскую армию и сражался на фронтах Первой мировой войны. Получил два ранения и солдатский Георгиевский крест. В 1918 году вернулся в родную деревню и забил большой болт на гражданскую войну. Его пытались мобилизовать как белые, так и серые, то есть красные. Но Тихон отбрыкался, как от тех, так и от других:
— Видите, какой я хворый, кхе, кхе, кровью харкаю, два раза раненый… какой из меня вояка…
От него и отстали. Но односельчане знали, что Тихон поклялся на кресте, что в соотечественников стрелять не станет. Сами если хотите, хоть все поубивайтесь, а я вам помогать не намерен, ибо грех это великий.
Поэтому у новой власти он оказался не в почёте, хотя один из первых вступил в колхоз. Началась новая жизнь, к которой надо ещё уметь приспособиться, поэтому случалось в жизни Тихона всякое, но он умудрился всё вытерпеть и выжить. В 1941 году немецкие фашисты, собрав всех своих прихлебателей со всей Европы, ринулись на Россию. Летом 1942 года эта озверевшая банда торчала уже около Воронежа. Председатель колхоза, видя такое дело, приказал Тихону взять жену, дочку, ещё пять деревенских баб и отогнать колхозное стадо в Саратов. Гнали мычащее стадо по ночам, ибо днём немецких самолётов полное небо. Шли медленно, ибо надо давать дорогу войскам, спешившим на фронт, где-то поить и кормить стадо. В своём путешествии повстречали злых беженцев из Воронежа. Беженцы были в основном бабы, мужики сражались в народном ополчении. Наслушались от баб из Воронежа жутких рассказов, что творили немцы и венгры. Особенно потряс рассказ о массированном налёте авиации на город, когда школьники праздновали окончание школы. Сотни убитых детей. Женщины уже даже не лили слёзы, их глаза выражали такую лютую ненависть к немцам и венграм, что, казалось, испепелят.
— Угу, — сказал Тихон, почесав старые раны. — У меня к венграм и немчуре тоже есть должок, даже два. А теперь и за Воронеж стребую.
Доведя стадо до Балашова, пристроив жену и дочку к хорошим людям, Тихон вернулся в Воронеж. Воронежцы тысячами вступали в народное ополчение. Нашлось там место и бывшему имперскому егерю. В Воронеже Адольф Гитлер получил хреном по всей своей хитрой морде. Придумав план «Блау», он считал, что этот город возьмёт за 2–3 дня. Правобережную часть его войска всё же