– Приехали, твою душу!.. – выругался Кит.

Кит велел солдатам выгружаться, пока водила разбирается с поломкой. Вояки с радостью поспешили выполнять приказ. Чуть не с улюлюканьем и гоготом они выскакивали на дорогу, чтобы скорее размять затекшие ноги, приседая, подпрыгивая и, кто как, удивляя разными выкрутасами. Кто-то шутливо полез в драку, устроили возню, на что раздосадованный Кит смотрел сквозь пальцы. Видимо, его больше тяготила вынужденная задержка, чем забавы подчиненных.

Андрей не торопился последовать за ними, опасаясь вызвать недовольство со стороны угрюмого бойца с крепкими плечами и бицепсами, которого солдаты отчего-то звали меж собой совсем неподходяще – Костяком: рядовому Кит велел приглядывать за пленным.

Последним к заднему борту направился тот солдат с собакой, который сидел всю дорогу в самом углу, и Рокотов только сейчас мог разглядеть парня. Он казался самым молодым в команде, долговязый с всклокоченной шевелюрой, из-за которой выглядел еще выше. Из всех солдат у него был самый умный и по-настоящему живой пытливый взгляд.

Его овчарка оказалась сукой, молодой «немкой», причем весьма и весьма ладной стати: подопечные Рокотова – тощая сука Тира и ее щенок и в подметки не годились такой шикарной родственнице.

Кличку овчарки – Линда – Рокотов узнал еще раньше, из скверно-шутливых перепалок солдат, когда они говорили про еду и намекали молодому бойцу на то, что его «немецкая колбапсятина» в трудную минуту спасет команду от голода. Молодой – его звали Эдик – на эти шутки реагировал с немецким же хладнокровием, можно сказать не обращал внимания вовсе. У него вообще у единственного оказалось обычное имя, и это воспринималось совсем иначе, нежели те странные прозвища, которыми в отряде наградили друг друга солдаты.

Сопровождая хозяина, который собирался выпрыгнуть из машины, Линда остановилась напротив Рокотова и заинтересованно посмотрела на него, видимо, учуяв запахи других собак. Андрей причмокнул губами, и овчарка, не опуская умного взгляда, склонила голову – в точности так же, как это делал Грозный. У Андрея сразу скрутило сердце.

Она внезапно подошла к нему и, недолго думая, лизнула в лицо.

– Линда, ко мне! – приказал Эдик, вероятно, ошарашенный такой предательской наглостью, и строго посмотрел на Рокотова, будто подозревал в нем какое-то тайное знание, позволяющее так воздействовать на незнакомую, серьезную к тому же, собаку.

Овчарка повиновалась и вмиг очутилась рядом с хозяином. Вместе с ним исчезла за бортом.

– У вас, что, только одна собака? – вытирая с лица собачьи слюни, спросил Андрей у Костяка, вспом нив, что перед ним все-таки нечто вроде пограничной стражи. Почему-то захотелось уточнить, куда дели остальных: неужели пустили-таки на колбасу?

Костяк уставился на него, типа: «Какое тебе дело?», но после некоторой задержки все-таки кивнул. На сем его желание общаться закончилось.

– Мне бы умыться. И аптечку, – попросил Рокотов.

Костяк задумался, долго морщил лоб и неопределенно махнул рукой, показывая на сложенную у переднего борта поклажу. Андрей отошел к куче и стал рыться среди наваленных чужих вещей. Наконец нашел, что искал. Аптечка, естественно, оказалась просроченной, но зато богатой на лекарства. Правда, лежавшие в ней бумажные и картонные упаковки покрылись разноцветными пятнами от пролившихся жидкостей из некоторых лопнувших ампул. Измазав пальцы, Андрей все же нашел флакон йода неповрежденный тряской. Отыскал и стерильный бинт в герметичной упаковке.

Под надзором Костяка он спустился к реке, где умылся, наконец привел себя в порядок, и даже, обойдясь своими силами, обработал рану на затылке. К тому моменту капитан Кит велел раздать консервы. Андрей хмыкнул, заметив, что доставшаяся ему банка – из его же запасов. Ковыряясь в ней принявшими серо-буро-малиновый цвет пальцами, и выуживая непослушные куски мяса, он слышал, как беснуется рядом с водителем капитан:

– …Ты не юли мне, охерок вонючий! – надрывно орал тот. – Я тебе не приказывал машину ломать! Сколько провозишься?!

– Дак сделать-то не хитро, – виновато оправдывался солдат. – Часа три понадобится.

– Часа три?! Это уже ночь наступит! Короче, если не починишь, самолично заместо колеса побежишь! Ты понял?!..

Солдат-водитель, конечно, соврал. Он провозился до темноты, но так и не доделал. Кляня его самыми черными словами за косорукость, капитан Кит отдал приказ заночевать, чтобы не тратить драгоценный заряд фонарей на потуги бездарного балбеса. Напротив – следовало бы надавать ему люлей и бросить на дороге, чтобы его сожрали, будь они прокляты, какие-нибудь зомби, о которых беспрестанно трепались бойцы.

Немного остыв, Кит велел всем готовиться ко сну. Выставил двух наблюдателей. Оба уселись на крышу грузовика, спина к спине, чтобы смотреть, не появятся ли те самые зомби, коих совершенно некстати упомянул капитан.

В бесноватом состоянии Киту не спалось. Но Андрей еще вечером заметил, что капитан глотает какие-то таблетки, – очевидно, тот попросту боялся заснуть, зная, что завтра кошмар с беспамятством повторится.

Кит разжег костер и усадил рядом пленника, в качестве жертвы своей бессонницы. Андрей понимал, почему капитан обрушивал на него поток своих воспоминаний: проговаривая их заново, тот пытался держать свое сознание в тонусе. Примерно так же Андрей Рокотов разговаривал с Грозным после приступа той странной болезни. Да и к тому же Киту хотелось выговориться, он хоть и тертый калач, но даже таким людям не чуждо иногда стремление пожаловаться на судьбу.

Из его рассказов у Андрея сложилась довольно странная картина катастрофы, тайну которой он стремился постичь.

Казалось бы, если расстояния между населенными пунктами насчитывают десятки и даже сотни километров, такие значительные преграды должны были защитить людей от внезапно накинувшейся на мир инфекции. Но это предположение разбивалось вдребезги тем, что наблюдал отряд капитана Кита, продвигаясь полупустынями и степями: эпидемия расползлась на юг и побывала даже в самых малолюдных местах.

И в то же время она действовала избирательно: например, капитан и его отряд не превратились в «тулова», хотя находились в жерле эпидемического очага. Это, конечно, можно было бы объяснить какой-нибудь прививкой, которую могли ввести ранее солдатам (и Андрею тоже, разве что память об этом стерлась), подействовавшей в качестве антидота к заразе. Но как тогда объяснить, почему «туловами» не стали обитатели поселка, которые выкосили добрую часть роты капитана Кита. И точно так же болезнь не лишила сознания полностью тех людей, на колонну которых солдаты напали, чтобы завладеть грузовиками. Это уже так примитивно не объяснишь. Разве что случайностью, погрешностью.

В конце концов, люди, которым повезло сохранить свой рассудок, судя по рассказам Кита, еще встречались во многих местах.

– Вот у меня есть запись, как мы проезжали мимо какого-то поселка, и вдруг мой впередсмотрящий орет: