– Ну так это же прекрасно! Будет повод заглянуть к нам ещё, не так ли? Мы в «Тануки» очень любим постоянных гостей.

Ямада почувствовал угрызения совести, и потянулся было к кошелю, спрятанному в складках пояса. Но старушка увидела это и в шутку погрозила ему пальцем.

– Я же сказала, что не возьму с тебя денег. А Юна Абэ всегда держит своё слово, сынок, запомни это.

Не зная, куда девать глаза от охватившего его стыда, Ямада низко поклонился старушке и снова принялся благодарить её.

– Ну что ты, что ты! – отмахнулась она. – Из «Тануки» никто и никогда не уходит голодным – даже те, у кого с деньгами туго.

– И всё же мне хотелось бы чем-то отплатить вам за вашу доброту, – проговорил Ямада. – Может, есть что-то, с чем я сумел бы вам помочь?

Старушка смерила Ямаду внимательным взглядом, словно о чём-то раздумывала.

– На самом деле, есть у меня одно поручение, – призналась она, понизив голос.

Когда она поманила Ямаду за собой на кухню, он подумал, что старушке требуется перетащить что-нибудь тяжёлое. В конце концов на что ещё мог сгодиться такой здоровяк, как он?

Каково же было удивление Ямады, когда старушка усадила его рядом с большим пустым ведром и заставила… лущить горох!

– У самой всё никак руки не доходят, а у Сатору и подавно, – принялась объяснять ему старушка, пока Ямада пытался разместиться на небольшой кухоньке так, чтобы никому не мешать.

Старушка кивнула в сторону мальчика, который помогал ей разносить заказы по залу. На вид ему было лет двенадцать и одет он был хоть и бедно, но опрятно. Загорелое лицо его блестело от пота: за всё время, что Ямада наблюдал за мальчишкой, тот ни разу не присел.

Ямада заверил госпожу Абэ, что с такой работой он легко справится, и старушка, одарив его лучезарной улыбкой, скрылась в зале.

Прислонив посох к стене, Ямада закатал рукава рубахи, уселся в самом дальнем углу кухни, у самого чёрного хода, и принялся за дело. Тучный повар, потевший над жаровней, то и дело с подозрением косился на Ямаду. Но тот сидел себе тихонько и не норовил стащить ничего из снеди, поэтому бдительный страж кухни вскоре успокоился и перестал обращать внимание на незваного гостя.

Молодые гороховые стручки приятно хрустели под пальцами, а сами горошины пахли сладостью и чем-то щемящим, что вновь напомнило Ямаде о его деревенском детстве. Он словно наяву увидел свою старенькую бабушку: во время работы в поле она всегда смешно повязывала платок у себя на голове, и хитро косилась на Горо, ожидая, когда внук всё-таки не сдержится и захихикает в ладошку. От бабушки всегда исходил тёплый и горьковатый запах трав, и потому Ямада на миг задержал дыхание, когда вдруг на маленькой кухоньке в харчевне, которая находилась за несколько сотен ри от его родной деревни, вдруг повис до боли знакомый аромат.

Но то была всего лишь сушёная зелень, которую повар добавил к тушёному мясу.

Ямада постарался сдержать тяжёлый вздох. Со дня смерти бабушки прошло уже больше десяти лет, а он так и не смирился с тем, что её больше не было. Никого у него теперь не осталось – лишь безмолвные надгробия в родной деревне, да воспоминания, которые истончаются с каждым годом…

На кухню вбежал Сатору, прижимая к груди пустой поднос. Увидев на кухне незнакомца, он от неожиданности подскочил, словно перепуганный зайчонок. Появление мальчика отвлекло Ямаду от печальных мыслей, и он тепло улыбнулся Сатору и кивнул в знак приветствия. Помешкав немного, мальчик ответил ему коротким кивком и тут же отвёл глаза. Заставив поднос тарелками и доверху наполненными мисками, Сатору, слегка пошатываясь, побрёл обратно.

Ямада провозился с горохом около часа. За всё это время пару раз на кухню заглядывала госпожа Абэ. Она по-доброму щурилась на Ямаду, перебрасывалась парой слов с поваром и снова скрывалась из виду. Сатору же, казалось, окончательно привык к присутствию Ямады и даже перестал всякий раз вздрагивать, когда Горо поднимал на него глаза.

От углей в жаровне исходил мерный и ровный жар. Вскоре Ямаде пришлось то и дело утирать вспотевший лоб рукавом рубахи. Толстый повар пыхтел чуть в стороне, за небольшой столешницей, где лепил рисовые колобки.

Сатору тем временем ставил на поднос кувшинчики с холодным чаем. Мальчик так увлёкся работой, что вздрогнул от неожиданности, когда повар, стоявший прямо у него за спиной, оглушительно чихнул.

К несчастью, поднос, который мальчик с таким тщанием заставлял кувшинчиками, разом перевернулся.

В тот момент Ямада как раз поднял глаза от почти полного ведра лущёного гороха. Он успел увидеть, как вытянулось лицо повара и как побледнел Сатору, безуспешно пытаясь поймать в полёте хотя бы один кувшин. Но все усилия мальчика пошли прахом: оглушительный звон разбитых кувшинов потряс крохотную кухоньку «Толстого тануки», а сам Сатору оказался с ног до головы залит холодным чаем.

Но на этом беды не закончились. Содержимое одного из кувшинов пролилось прямо на жаровню, и залитые угли сердито зашипели. Глаза повара налились кровью: он зло зыркнул на мальчика и огрел того подносом, который тот всё ещё держал в дрожавших руках.

– Посмотри, что ты наделал! – прошипел повар. – Все угли залил, бестолочь! Как я теперь готовить буду, скажи на милость?

Губы мальчика задрожали: похоже, он изо всех сил сдерживался, чтобы не расплакаться и ещё больше не разгневать повара.

В зале за стеной воцарилась тишина. Ямада услышал торопливые шаги госпожи Абэ, и вскоре она показалась на пороге.

Стоило ей увидеть разгром, учинённый на кухне, как её седые и тонкие брови взлетели так высоко, что скрылись под пёстрой косынкой. Но старушка не стала тратить время на охи и вздохи, а принялась раздавать указания:

– Сатору, не стой столбом и прибери тут всё. И ты, Фукуто, – кивнула она повару, – тоже возвращайся к работе, пока мы всех посетителей не растеряли.

– Я бы и рад, но сначала надо заменить угли, – проворчал повар.

– Так иди в дровяник, нечего попусту языком молоть, – поторопила его старушка.

Сатору выскочил их кухни первым, прихватив с собой стоявшее в углу ведро. За ним последовал и повар, который всё ещё что-то тихо ворчал себе под нос. Госпожа Абэ же снова вернулась в зал и принялась успокаивать тревожно гудевших посетителей.

В воцарившейся суматохе, похоже, все