Ей же не оставалось ничего другого, как покорно кивнуть, избавиться наконец от морковки, бросив её в мусорную корзину с обрезками тканей, и принять из рук костюмера портновский метр, чтобы снять мерки.

* * *

Эффи Крамбл отчаянно скучала. В этот час, когда все артисты труппы находились на Гроув-Лейн, пансион миссис Сиверли пустовал, и это нагоняло тоску. Книги Эффи не жаловала, а стопка театральных газет и журналов, лежавших под кроватью за неимением другого места, была давно прочитана от корки до корки.

Горничная Элис сразу же всем разболтала, что ранним утром в пансион прибыла сестра Филиппа Адамсона, и теперь Эффи караулила её, держа дверь своей комнаты приоткрытой и вслушиваясь, не заскрипит ли лестница внизу. Ей не терпелось первой составить мнение о новой постоялице, чтобы получить фору перед такими записными сплетницами, как Мамаша Бенни и Лавиния Бекхайм. Вместе с тем она помнила, что Имоджен настоятельно предостерегала её от излишней откровенности с сестрой Филиппа, и это несколько задело её самолюбие, так как Эффи совершенно искренне считала себя неболтливой и весьма осторожной в высказываниях.

Когда в коридоре послышались чьи-то шаги, она потянулась к двери и толкнула её мыском домашней туфли.

– Мисс Адамсон! Это вы? Не забежите ли ко мне на минуточку? – хорошо поставленный чистый и приветливый голосок Эффи был слышен, казалось, в каждом уголке коридора, и Оливии, утомившейся от новых впечатлений и мечтающей хоть на час оказаться одной, пришлось пересилить себя и откликнуться на зов.

На пороге комнаты появилась высокая стройная девушка, до того похожая на Филиппа Адамсона, что Эффи на секунду растерялась. Длинные волосы гостьи, уложенные в косу, в тусклом свете зимнего дня казались тёмно-каштановыми, а не рыжеватыми, как у брата, но выражение лица, походка и все те неуловимые особенности, что придают каждому человеку неотделимую от него индивидуальность, казались хорошо отрепетированным трюком, вроде того, как танцоры, выступающие дуэтом, ценой долгих усилий добиваются безупречной синхронности движений. Она была одета в мешковатые габардиновые брюки тёмно-синего цвета и свободный свитер из грубой коричневой шерсти, придающий силуэту громоздкость и скрывающий изгибы фигуры. Тёмная, невзрачная одежда подчёркивала белизну кожи, чистую яркость серо-голубых глаз и нежный румянец на высоких скулах, однако красавицей сестру Адамсона назвать было сложно. «Одеваться она явно не умеет. Или просто ленится прилично выглядеть», – отметила про себя Эффи. – «Да и губы не мешало бы тронуть помадой. Волосы остричь и завить, брови привести в порядок, свитер отдать бродягам, всё одно у них жизнь не сахар…»

Гостья, стоявшая на пороге, чуть нахмурилась.

– О, мисс Адамсон, я… – Эффи не сразу вспомнила приготовленные заранее слова, но уже через секунду принялась за своё: – Входите, входите же скорее! Тут такие сквозняки… Я Эффи Крамбл, ваш брат, вероятно, рассказывал обо мне? Присаживайтесь вот сюда, в кресло, всё равно больше некуда… Ужасная здесь теснота, верно? И довольно прохладно, если честно. Надо признать, что миссис Сиверли могла бы, если бы захотела, конечно, предпринять кое-что, чтобы мы здесь не так мёрзли, но нет… Она делает вид, будто бы в пансионе стоит страшная жара и все кутаются в шарфы и пледы исключительно из желания досадить ей. Выпейте со мной чаю, мисс Адамсон! Я тут целыми днями одна и просто изнываю от скуки! До ужина, когда все возвращаются после вечернего представления, просто целая вечность проходит, – Эффи склонила к плечу голову в мелких кудряшках и, умильно улыбнувшись, прибавила вполголоса: – Я попрошу Элис сделать нам тосты с тем чудесным инжирным джемом, который миссис Сиверли держит для особых гостей.

Последний аргумент оказался решающим, так как Оливия пропустила ланч и успела как следует проголодаться. Эффи правильно истолковала её заинтересованный взгляд, и, вне себя от радости, что сумела первой заполучить сестру Филиппа Адамсона, дёрнула за шнурок.

Вопреки ожиданиям, Элис оказалась как никогда расторопной. Меньше чем через четверть часа она без стука внесла в комнату Эффи поднос с горячим чайником, фарфоровым молочником, серебряной сахарницей и чашками (правда, от другого сервиза, но в пансионе миссис Сиверли никто на такие мелочи внимания не обращал) и восхитительно пахнувшими тостами, намазанными маргарином и тонким слоем янтарного, с мелкими косточками, джема из спелых фиг.

Тоста было четыре, и Эффи, вечно сражавшаяся со своим аппетитом, выбрала два самых больших, с толстым слоем маргарина и джема, радуясь, что некому отчитать её за такое вопиющее нарушение режима.

Горячий чай, тосты и дурашливая словоохотливость Эффи, которая молола всякий вздор и вела себя просто и дружелюбно, заставили Оливию расслабиться и перестать мысленно метать громы и молнии в адрес брата. Капелька бренди из небольшой фляжки, предложенная Эффи с бесшабашной щедростью пирата, превратила девушек в заговорщиц, а чай в их чашках – в согревающий и развязывающий языки грог. Вскоре они уже болтали как старинные подруги, отбросив всякие церемонии, и Оливия покатывалась со смеху, наблюдая, как Эффи пародирует манеру Рафаила Смита поглаживать бороду и свирепо шевелить бровями.

– Не представляю, мисс Крамбл, как вы ухитряетесь с ним работать, – призналась Оливия, содрогнувшись от воспоминаний о жутком переворачивающемся кресле и гневных окриках Рафаила Смита, раздосадованного её медлительностью. – Я как представлю, что завтра мне опять с ним репетировать…

– Вот глупости! Даже не вздумайте опускать руки, – Эффи в шутку легонько хлопнула Оливию по колену. – Это поначалу кажется, что нипочём не осилить новый трюк, а потом всё пойдёт, как по маслу, вот увидите. И с Бродягой сработаться несложно – просто выполняйте все его приказы и не спорьте с ним по пустякам. На самом деле он добряк, просто любит напускать на себя неприступный вид.

– С Бродягой?..

– Это мы так называем его, когда он не слышит, – Эффи нарочито принялась оглядываться по сторонам, прижимая указательный палец к губам. – Это потому, что когда-то давно, ещё до того, как стать волшебником, ему приходилось жить на улице. В труппе у всех есть прозвище, без этого не обходится. Миссис Бенджамин мы зовём Мамашей Бенни – ну, она вроде как не против, ей это даже нравится. Джонни – Найдёныш, Эдди – Танцор, Марджори – Греночка, Лавиния – Румяные Щёчки, вы поймёте почему, когда познакомитесь с ней. Имоджен – Куколка. Арчи – Лев, но это, скорее, из-за его амплуа, ну, вы понимаете.

Оливия не понимала, но решила не признаваться в этом.

– А у Люсиль, той девушки, что погибла, упав с декораций, было прозвище? – спросила она неожиданно для самой себя.

Лицо Эффи впервые за всю беседу приняло отчуждённое выражение.