— Я мать. И обязана заботиться о ребенке.

Джек повторил ее же слова:

— Ты просто поступила так, как считала правильным.

Эдди молчала, пристально рассматривая рубец на его обожженной ладони, который скоро превратится в шрам. Медленно, словно давая ему время отступить, Эдди опустилась на колени и поцеловала рубец. Этого Джек вынести не мог и отдернул руку.

Она тут же отстранилась.

— Болит?

Он кивнул.

— Немного.

— Где?

Он, не в силах ответить, дотронулся до своего сердца.

Эдди коснулась губами его груди, и Джек почувствовал, как его тело запело. Он закрыл глаза, опасаясь, что не выдержит и сожмет ее в объятиях, но еще больше страшась того, что она отстранится. И не придумал ничего лучшего, как просто стоять, опустив руки.

— Лучше? — прошептала Эдди, и это слово прожгло его сквозь свитер.

— Да, — ответил Джек. — Намного.

Наблюдая, как отец треплется по служебному телефону, — слова, словно масло, капали с его губ — Джиллиан размышляла над тем, каково было бы выстрелить ему в голову.

Его мозги брызнули бы на белый ковер, а у секретарши, женщины в возрасте, у которой всегда был такой вид, будто она подавилась сливой, скорее всего, случился бы сердечный приступ…

Но потом Джиллиан решила, что выстрел — это слишком жестоко, слишком очевидно. Лучше она будет травить отца медленно, подмешивая в еду одно из его драгоценных лекарств, пока однажды он просто не проснется.

При этой мысли Джилли улыбнулась. Отец встретился с дочерью взглядом и улыбнулся в ответ. Потом прикрыл телефонную трубку рукой.

— Еще минуточку, — прошептал он и подмигнул.

Иногда на Джиллиан находило: ей казалось, что она вот-вот взорвется, что она уже не вмещается в собственной коже, словно клокочущая внутри злость раздулась настолько, что сдавливает ей горло. Временами ей хотелось разбить кулаком окно, временами — реветь белугой. С друзьями такое обсуждать не будешь. А вдруг она одна «сдвинутая»? Вдруг только с ней такое творится? Пожалуй, она могла бы поделиться с мамой… но мамы у нее уже давно не было.

— Все! — торжественно произнес отец, вешая трубку.

Он обнял дочь за плечи. Джиллиан тут же оказалась в облаке запахов, которые помнила с детства, — дыма, корицы и тонких кубинских сигар. Она окунулась в этот аромат и от удовольствия закрыла глаза.

— Что скажешь, если мы пойдем прогуляться по заводу? Ты же знаешь, как тебя тут любят.

На самом деле он хотел похвастаться дочерью. Джилли всегда с уверенным видом шла вдоль конвейера, кивая рабочим, которые вежливо растягивали губы в улыбке, а сами — и не без основания! — думали о том, что. за неделю зарабатывают меньше, чем Джиллиан получает на карманные расходы.

Они вошли в производственный цех, и она тут же оглохла от шума.

— Сегодня делаем «Превенту»! — крикнул отец прямо ей в ухо. — Средство для экстренной контрацепции.

Он подвел ее к мужчине в наушниках.

— Здравствуй, Джимми! Помнишь мою дочь?

— Конечно. Привет, Джиллиан!

— Я на секундочку, дорогая, — сказал Амос и начал задавать мужчине вопросы об объемах продукции и темпах отгрузки.

Джиллиан смотрела, как подрагивающие части агрегата отмеряют активные компоненты — левоноргестрел и этинилэстрадиол. Машина, у которой она стояла, через узкую прорезь у горловины выплюнула только что сформованные таблетки. Отсчитала необходимое количество, которое позже будет запечатано в упаковку с защитой от детей.

Джиллиан понадобилось всего несколько секунд, чтобы опустить руку в сортировочный лоток и схватить несколько таблеток.

Она продолжала держать руки в карманах, пряча свои секреты поглубже, когда Амос обернулся.

— Заскучала?

Джиллиан улыбнулась отцу.

— Нет, — заверила она. — Еще нет.

Оглядываясь назад, Эдди отдавала себе отчет в том, что все могло оказаться еще ужаснее: отправиться на кладбище в полночь, когда в небе светит полная, словно залитая кровью луна! Но неожиданно ей стало наплевать, что она направляется на кладбище глубокой ночью, что за семь минувших лет она впервые идет на могилу дочери. Единственное, что она знала, когда решалась на этот важный шаг, — рядом есть дружеское плечо.

От земли поднимался пар, словно души умерших кишели у них под ногами.

— Я, когда учился в колледже, — сказал Джек, — часто занимался на кладбище.

Она не знала, чему больше удивилась: услышанному или тому, что Джек вообще заговорил.

— У вас не было библиотеки?

— Была. Но на кладбище спокойнее. Я брал книги, иногда и еду и…

— Еду? Какой ужас! Какой…

— Здесь? — спросил Джек, и Эдди поняла, что они стоят перед могилой Хло.

Последний раз, когда она ее видела, здесь была голая земля, усыпанная розами и венками от людей, которые не нашли слов, поэтому принесли цветы. Теперь здесь стояла могильная плита из белого мрамора. «Хло Пибоди, 1979–1989». Эдди повернулась к Джеку.

— Как ты думаешь, что происходит… после смерти?

Джек сунул руки в карманы куртки и молча пожал плечами.

— Раньше я надеялась, что если приходится распрощаться со старой жизнью, начинается новая.

Ответ Джека — фырканье — облачком повис между ними.

— Потом… после… я перестала надеяться. Не хотелось, чтобы Хло стала еще чьей-то доченькой. — Эдди осторожно отошла от прямоугольника вокруг могилки. — Но она должна где-то существовать, разве нет?

Джек откашлялся.

— Эскимосы считают, что звезды — это дыры в небе. И каждый раз, когда мы видим их свет, мы понимаем, что наши любимые счастливы.

Эдди увидела, как Джек достал из кармана два цветка и положил их на могилу. Яркие бутоны шнитт-лука, который Делайла выращивала на подоконнике, на фоне белой плиты напоминали густые фиолетовые пятна.

Над ними простиралось бескрайнее небо, усыпанное звездами.

— Надеюсь, что эскимосы, — сказала Эдди, по щекам которой струились слезы, — правы.

У Эдди дрожали руки, когда она провожала Джека до квартиры, где он жил с Роем. Чувствует ли он то же самое, когда их плечи соприкасаются? Заметил ли, что воздух вокруг них сгустился? Эти чувства были для нее в новинку. Казалось, что ей тесно в собственном теле. Неужели можно находиться рядом с мужчиной и не стремиться сбежать сломя голову?

Они достигли верхней ступеньки лестницы.

— Что ж, до завтра, — попрощался Джек, протягивая руку к двери.