Сомерсет Моэм (1874–1965)

«Моэм сравнивал привычку писать с привычкой пить: и ту, и другую легко приобрести и трудно от них избавиться, – рассуждает Джеффри Мейерс в опубликованной в 2004 г. биографии английского писателя. – Для него это было скорее зависимостью, чем призванием». Неплохая зависимость: за без малого 92 года своей жизни Моэм опубликовал 78 книг[77]. Он писал по три-четыре часа каждое утро, назначив себе норму от 1000 до 1500 слов. Работа начиналась прежде, чем он усаживался за стол: первые две фразы он продумывал, лежа в ванне. Когда он принимался за работу, ничто не должно было его отвлекать. В отличие от Гертруды Стайн Моэм не считал возможным сочетать работу и любование пейзажами, он всегда ставил стол против глухой стены. Заканчивая работу около полудня, Моэм часто испытывал нетерпеливое желание взяться за нее заново. «Когда пишешь, когда создаешь персонаж, то он все время с тобой, ты занят им, он живет», – говорил Моэм и добавлял, что когда «отрезаешь это от своей жизни, жизнь становится довольно-таки одинокой».

Грэм Грин (1904–1991)

В 1939 г., предчувствуя скорую войну, Грэм Грин встревожился: не умереть бы, так и не закончив книгу, которую он заранее считал для себя главной, – «Силу и славу». Но он также боялся оставить вдову и сирот в бедности, а потому в очередной раз взялся за написание «чтива» – мелодраматических триллеров без особых содержательных и стилистических изысков, зато доходных. При этом он продолжал корпеть над своим шедевром. Чтобы не отвлекаться на быт, Грин снял для себя отдельную студию, адрес и номер телефона которой был известен только его жене. Там он изо дня в день работал по строгому расписанию, по утрам писал боевик «Доверенное лицо», а во второй половине дня принимался за «Силу и славу». Чтобы осилить две книги одновременно, писатель принимал две таблетки бензедрина: одну по пробуждении, а вторую в полдень. Это позволяло ему писать по утрам по 2000 слов при обычной норме 500. За шесть недель «Доверенное лицо» было закончено и отправлено в печать; на «Силу и славу» понадобилось еще четыре месяца.

К подобной продуктивности (как и к приему стимуляторов) Грин отнюдь не был склонен в более спокойные периоды своей жизни. Перевалив за шестьдесят лет, он понизил планку и вместо прежних 500 слов в день требовал с себя уже не более 200. В 1968 г. на вопрос интервьюера, можно ли его назвать приверженцем графика «с девяти до пяти», он отвечал: «Господи, скорее уж с десяти до четверти одиннадцатого».

Джозеф Корнелл (1903–1972)

[78]

Первую инсталляцию Корнелл сделал в 1934 г., вскоре после того, как получил работу в большом манхэттенском ателье в отделе домашнего дизайна. Работа с 9.00 до 17.00 была скучноватой и малооплачиваемой, но Корнелл продержался в ателье шесть лет: он считал себя обязанным содержать семью, мать и брата-инвалида. Они жили все вместе в маленьком домике в Флашинге (Квинс), а в мире искусства Корнелл в ту пору не пользовался известностью.

Его положение заметно улучшилось спустя несколько лет – эти годы Корнелл работал по ночам, сортируя и собирая за кухонным столом материалы для своих «волшебных ящиков»[79]. Давалось ему это нелегко. Иногда он слишком уставал за день и уже не мог сосредоточиться на инсталляции, вместо этого он садился почитать книгу, а для тепла включал плиту. Утром сварливая матушка бранила его за оставленный на кухонном столе беспорядок – другого рабочего места у Корнелла не было, и все увеличивавшуюся коллекцию вырезок из журналов и дешевых побрякушек ему приходилось хранить в гараже. Лишь в 1940-м Корнелл собрался с духом, уволился и посвятил все свое время искусству, однако и тогда его привычки почти не претерпели изменений. Он все так же работал за кухонным столом, когда мать и брат удалялись в спальни верхнего этажа. Поздним утром он шел завтракать в город, в местный ресторанчик Bickford, угощался (он был сладкоежкой) кусочком пирога или кекса, причем любовно отмечал эти десертные радости в своем дневнике. Днем он тем или иным способом зарабатывал деньги как свободный художник или дизайнер – лишь бы хватило на оплату счетов и мать не бранила за то, что бросил постоянную работу. Работать он не любил, сидеть без дела ему тоже не нравилось, и в 1940-х он несколько раз вновь нанимался на службу, поначалу радуясь возобновлению привычной, с девяти до пяти, рутины, а через несколько месяцев уставая от нее – и тогда он вновь увольнялся. В итоге он примирился с образом жизни независимого художника, обустроил в подвале мастерскую и получил возможность работать днем. Обширная корреспонденция, а также непрерывный поток художников, кураторов музеев и коллекционеров – все теперь рвались побывать во Флашинге – помогали ему поддерживать связь с миром за пределами материнского дома.

Сильвия Плат (1932–1963)

Дневник Сильвии Плат, который она вела с 11 лет до самоубийства[80] в 30, отражает постоянные безнадежные попытки выработать сколько-нибудь продуктивный режим дня. «Отныне и навсегда – попытаться: ставить будильник на 7.30 и вставать, выспалась или нет» – вполне показательная запись января 1959 г. «Покончить с завтраком и уборкой (кровать, посуда, подметание или что там) к 8.30… Начать писать до 9.00 (девяти), это избавит от проклятия». Однако проклятие не уходило или уходило совсем ненадолго, как бы Плат ни старалась выделить неприкосновенное время для ежедневной работы. Лишь под конец жизни, когда она рассталась с супругом, поэтом Тедом Хьюзом и одна занималась двумя маленькими детьми, Сильвия нашла подходящий режим: она принимала снотворное, чтобы заснуть, а около пяти утра, когда действие препаратов заканчивалось, просыпалась и писала, пока не вставали дети. За два месяца работы в таком графике осенью 1962-го она написала практически все стихотворения из сборника «Ариэль» – эта книга, опубликованная посмертно, наконец-то принесла Сильвии славу великого, потрясающе оригинального поэта, нового голоса в американской литературе. В эту пору она была одержима работой, наслаждалась творческим процессом. В октябре 1962 г., за четыре месяца до того, как лишить себя жизни, она писала матери: «Я – гениальный писатель, у меня все есть, я пишу лучшие мои стихотворения, они принесут мне славу».

Джон Чивер (1912–1982)

«Когда я был моложе, – вспоминал Чивер в 1978 г., – я вставал в восемь, работал до полудня, затем делал перерыв, вопя от гордости за самого себя, затем возвращался к работе до пяти дня, потом пил, трахался, ложился спать и с утра начинал все с начала». На исходе 1940-х, когда Чивер с женой и дочерью поселился на девятом этаже на восточной стороне Манхэттена, его привычки несколько изменились, стали более рутинными и деловыми. «По утрам, – рассказал Блейк Бейли в опубликованной в 2009 г. биографии писателя, – он облачался в свой единственный костюм, спускался на лифте в подвал, а там раздевался до трусов и в этом виде работал до полудня. Затем он снова надевал костюм, возвращался в свою квартиру и обедал». На том рабочий день заканчивался. Во второй половине дня Чивер гулял с дочерью по городу, а на обратном пути заглядывал в бар Menemsha на 57-й улице, если ему хотелось пропустить глоточек.