Во время Своего явления Марии Магдалине после воскресения Иоаннов Иисус драматически изменяет пасхальное послание, чтобы сказать: «Не прикасайся ко Мне, ибо Я еще не восшел к Отцу Моему; а иди к братьям Моим и скажи им: восхожу к Отцу Моему и Отцу вашему, и к Богу Моему и Богу вашему» (Ин. 20:17). Иными словами, уверовавшие в Иисуса становятся детьми Бога.

Впрочем, воскрешение Иисуса описывается только в канонических евангелиях, где оно толкуется отнюдь не символически. Ни семья Иисуса, ни Иаков, ни гностики, ни манихеи, ни многие христианские общины не приняли этой версии Отцов Церкви. Согласно манихейству, Иисус был одним из великих пророков и сверхчеловеческим существом, отнюдь не равным Богу (Свету). Ислам тоже учит, что Иисус вознесся на небо без какого-либо распятия и воскресения, в отличие от традиционной христианской веры о смерти и воскресении Иисуса Христа. Даже апостолы, во многом содействовавшие обожествлению Иисуса, в жизни называли его Иисусом Назареянином Мессией, но отнюдь не Богом. По мнению Д. Робертсона, вершиной откровения апостола Иоанна стало явление Иисуса Христа как «человечности Бога», а не как божественности человека. Из современных интерпретаций смерти Иисуса мне близка мысль Мераба Мамардашвили:

Паскаль сказал странную вещь: «Агония Христа будет длиться вечно, и в это время нельзя спать». Обычно мы воспринимаем мир так, как будто в нем есть случившиеся события. Христа — распяли, агония Христа совершилась и занимает свое место в цепи объективных событий. А Паскаль говорит совсем другое. Под агонией Христа он имеет в виду такое событие, которое совершается все время. Это растянутый на совершенно неопределенное время, длящийся акт, который есть само дление и больше ничего, в нем нет никакой возможности различать одно состояние от другого. Внутри него мы не можем отличить прошлое от настоящего и от будущего. И в это время нужно не спать, а бодрствовать, или, на нашем языке, — полностью присутствовать. Ибо только это является условием понимания действительного мира и его законов, по которым мы живем в нашем недействительном мире, не зная о законах.

Важнейшим документом раннего христианства, написанным одновременно с самыми ранними евангелиями, а возможно, и раньше их (ориентировочно в 60 г. н. э.) является «Дидахе» («Учение двенадцати Апостолов»). Фактически это кодекс христианской этики, основанный на учении Иисуса, а заодно вероучительный и литургический памятник первохристианской эпохи. Тем не менее «Дидахе» не только не вошло в христианский канон, но по сей день пренебрегается как католической, так и православной церквями. Почему? Хотя здесь много говорится о Троице, Иисус предстает со страниц «Дидахе» исключительно как «Отрок Божиий», дарующий жизнь, просветление и веру. Однако вера в самого Христа здесь не связана с непорочным зачатием, божественной сущностью или воскрешением — об этом в «Дидахе» не говорится ни слова. Христос предстает перед нами как духовный и нравственный учитель, наставляющий на «путь жизни». Еще — как образец любви Божией, совершенства и святости. Еще одна причина замалчивания «Дидахе» может быть связана с эсхатологическим пророчеством, которое церковь могла принять на свой счет: «В последние дни приумножатся лжепророки и губители, и обратятся овцы в волков, а любовь превратится в ненависть. Ибо когда возрастет беззаконие, [люди] возненавидят друг друга, будут преследовать и предавать друг друга; тогда явится искуситель мира, словно Сын Божий, сотворит знамения и чудеса, земля предастся в руки его… и соделает он беззакония, каких никогда не бывало от века».

Сомнения в божественности Христа зрели и в недрах раннего христианства. Приведу несколько примеров. В V в. в Византии возникло движение несторианства, основателем которого стал патриарх Константинопольский Несторий (428–431 гг.), подвергший критике мистическое христианское понятие «богочеловека». Согласно Несторию, дева Мария родила человека, который впоследствии, преодолев человеческую слабость, возвысился до Сына Божьего (Мессии). Во Христе человеческое и божественное начало пребывают в относительном единстве, никогда полностью не сливаясь. На Эфесском соборе 431 г. (третьем Вселенском) несторианство было осуждено как ересь. Несториане бежали в Иран, Среднюю Азию, а затем в Китай.

В евангелиях, особенно гностических, Иисус Христос также показан только человеком, налет божественности — результат последующих наслоений. Он предстает перед нами даже не как вестник или глашатай, вещающий от лица Божия, но как посвященный, просветленный, озаренный высшим прикосновением.

Человечность, историография. Именно человеческая природа Христа помогает нам понять и пережить «Его страдания как наши собственные, — писал Никос Казандзакис. — Ведь если бы в нем не было частицы человеческого тепла, вряд ли он смог столь глубоко тронуть наши сердца, стать путеводной звездой нашей жизни».

Иисус Казандзакиса близок мне своими сомнениями, колебаниями, страстями, тяжелыми раздумьями и связанными с ними поступками, которые раскрывают образ Христа наиболее полно и ярко, делают его биографию как бы синтезом биографий лучших сынов человечества.

Крайне важно понять, что Иисус Христос — отнюдь не лишенная человеческих недостатков и слабостей фигура, зовущая людей в Царство «не от мира сего», но выразитель огромных духовных сил, глубоких страстей и решительных действий, вызревающих в творениях Божиих.

Высшая человечность Иисуса Христа заключается именно в явлении миру нового человека, новой жизни, нового сознания. Весь его образ жизни, все деяния являются примером и живым образцом человечности во всех отношениях — от одежды и манеры поведения до простого и образного языка, открытости, общительности… Образная речь Иисуса в сочетании с ясностью и глубиной каждого слова и каждой фразы притягивали и покоряли окружающих.

Его речь — это само слово жизни, его мораль — служение, прощение, любовь, доминирующие качества его личности — смирение, терпение, доброжелательность. Как правило, у него нет нравоучений — разве что символизм притч, яркость образов, убедительность аллегорий, истинная настойчивость, сила личного примера. Мы сакрализовали его личность и его речи, но все они человечны, трогательны, образны, внутренне поэтичны и очень жизненны. К ним буквально применимо известное изречение, что стиль — это человек. Эрнест Ренан об Иисусе Христе:

Эту великую личность, ежедневно до сих пор главенствующую над судьбами мира, не в том, однако, смысле, что Иисус вмещал всё божественное или может быть отождествлен с божеством, а в том, что он научил род человеческий сделать один из самых крупных его шагов к идеалу, к божественному. Взятое в массе, человечество представляет собой скопище существ низких, эгоистов, стоящих выше животного только в том одном отношении, что их эгоизм более обдуман, чем у животного. Тем не менее среди этого однообразия обыденщины к небесам возвышаются колонны, свидетельствующие о более благородном призвании людей. Из всех этих колонн, показывающих