А сегодня он молчал. Допустить, чтобы он так и закончил обед в молчании, я не могла: один раз тишина, другой – и он сможет преодолеть свою зависимость. И я взяла на себя его роль – начала неприятный разговор, причем самым простым образом.

– Ты молчишь демонстративно, – сказала я и отложила салфетку, будто собралась встать. – Пожалуй, нам лучше обедать в разное время…

Он отреагировал, как никогда прежде: не заорал, не прошипел сквозь зубы «сука» и даже не встал из-за стола – вместо этого он очень мило мне улыбнулся и продолжил с большим аппетитом уничтожать тушеную баранину, которую, честно говоря, я приготовила отвратительно. Его улыбка была настолько неожиданной, что я пропустила удар и потеряла лицо.

– Ты так и будешь молчать?! – взвизгнула я, и мой крик наверняка донесся до соседской кухни, но я уже не могла остановиться. – В конце концов, лучше рассказал бы о своих идиотских делах, чем сидеть и улыбаться, как долбаный японец!

Но даже этот мой явный проигрыш мяча не смягчил его, и издевательство продолжилось. Все так же молча, с тенью той же доброй улыбки на лице, он доел жаркое, допил свой стакан австралийского красного, которое в последнее время мы обычно пили за обедом, утерся салфеткой, положил ее на скатерть… И только после этого, со все более милой улыбкой – с улыбкой, черт бы его взял! – глядя мне в глаза, спросил:

– А что бы ты хотела послушать, дорогая? Мне кажется, что тебе не очень интересны дела в моей компании… Может, лучше поставишь диск Генделя, которого ты так любишь? Во всяком случае, он всегда лежит на виду…

И, не дожидаясь моего ответа – да я и не могла ответить, поскольку от бешенства потеряла дар речи и обрела его только через час для телефонного разговора с моей лучшей подружкой Кэйт Маковски, – не дожидаясь ответа, он встал и вышел из столовой. И я слушала, как он поднимается в кабинет, бух, бух, бух по лестнице, а раньше у него была такая легкая походка…

Советоваться с Кэйт относительно столь важного дела, как убийство мужа, я не решалась. Кэйт была умница, но, в отличие от меня, легкомысленная, за это я ее и любила. Убийство ей наверняка показалось бы слишком серьезным решением проблемы, слишком лишенным юмора. А вот о неожиданной реакции Эла на мою вполне заурядную провокацию ссоры я ей рассказала. Она от всей души посмеялась над моим поражением – на другого человека я бы обиделась, но Кэйт прощала все – и дала прекрасный совет.

– Ты должна немедленно стать паинькой, – сказала она, – потому что, когда мужчина перестает орать и даже не пытается ударить кулаком по столу, чтобы не ударить тебя, дело плохо. Значит, он освобождается от тебя. Хуже может быть только одно из трех или все сразу: он сделает тебе дорогой подарок, или позовет поужинать в хороший ресторан, или, наконец, просто придет домой с букетом твоих любимых фиалок. Тогда пиши пропало, он свободен и либо уйдет от тебя в ближайшее время, либо, что еще хуже, всю оставшуюся жизнь проживет с тобой свободным человеком, чего допустить никак нельзя. Будь осторожна, не давай ему возможности отвечать на твои гадости наглой снисходительностью.

Я приняла к сведению то, что Кэйт сказала, даже не сделав поправки на естественную неискренность. С какой бы стати подруга давала прекрасный совет от чистого сердца? Но в ее рассуждениях – как всегда, надо признать – была логика и, что еще важнее, юмор. Я давно заметила, что сказанное с юмором почти всегда верно, в то время как совершенно серьезные рассуждения обычно скрывают ошибку в самом начале. Вот Кэйт шутя проникла в самую суть нашей с Элом ситуации…

Итак, прежде всего надо переменить тактику, стать тихой и покорной. Он готов к моей агрессии, а как только ее не станет, он растеряется – тут я его и обойду. И при этом надо, конечно, ускорить подготовку к окончательному решению вопроса… Кажется, именно так нацисты обозначали все эти свои газовые камеры, печи и прочие кошмары дурного вкуса – окончательное решение еврейского вопроса. Формулировка, следует признать, точная.

Я остановилась на отравлении.

* * *

Если вам нужно срочно принять меры против древоточца, доставшегося вам вместе с комодом chippendale , который вы нашли на обычной гаражной распродаже, или привести в порядок все кладовые в доме, или починить лампу, которую вы нечаянно сдернули за шнур с каминной полки, или убить кого-нибудь – что вы сделаете? Конечно! Вы возьмете местную газету и откроете ее на странице объявлений: там всегда есть с полсотни предложений разных услуг.

Вот и в этот раз я устроилась на диване с телефонной трубкой, развернула газету, еще мокрую от травы на газоне, и начала читать все объявления подряд. Дошла я только до сообщения об открывшейся в нашем городке студии традиционного тибетского пения, которому брался научить за резонные деньги любого желающего господин Тан, – и в это время зазвонил, конечно, телефон. Пометив карандашом Тана, чтобы продолжить поиски после телефонного разговора, я ответила на звонок. Обычно я звонила Кэйт, она же мне – только в исключительных случаях, когда я, например, сидела на унитазе, проклиная лишнюю ложку майонеза в соусе, или возилась с эпилятором…

– Что ты делаешь, милая, разводишь крысиный яд для своего тирана или считаешь морщины на своей шее? – вместо того чтобы поздороваться, спросила она. От упоминания крысиного яда мне едва не стало дурно, хотя я давно привыкла к тому, что в шутках Кэйт всегда есть много большая доля правды, чем в обычных шутках. Но откуда она все узнала?!

– Ждала твоего звонка, потому что если его не ждать, то ты обязательно позвонишь, – ответила я довольно резко, уж очень меня огорчил крысиный яд. А может, посоветоваться с нею, мелькнула мысль, ведь все равно она догадывается…

– Я не обижусь и не повешу трубку, не надейся, – она действительно нисколько не обиделась. – Я чувствую, что тебе необходим мой совет.

Мы обе замолчали, но через минуту я рискнула.

– Скажи, Кэтти, с чего бы ты начала, если бы тебе надо было решить… ну, некую проблему… конфиденциально… – тут меня, как мне показалось, осенило, – допустим, у меня есть некоторые подозрения относительно моего здоровья, и мне нужно найти доктора, который все проверит, не поднимая шума ни в каком случае…

– ЭЙДС?! – завопила она так, что я могла бы ее услышать без всякого телефона. – У тебя ЭЙДС?! Но он же не мог передаться через взгляд на того латиноса-бармена! А кроме него – от кого он мог бы у тебя взяться?

– Ты не все знаешь, – гордо сказала я, уже сама почти веря, что меня заразил случайный любовник, и вспоминая всякие эпизоды из фильмов с мотелями, неотразимыми негодяями и неудержимой страстью… – Это было случайно, минутное безумие… А теперь я не нахожу себе места от страха, но не хочу идти к нашему доктору Вэйнстайну, потому что потом… потом я уже не найду в себе сил обратиться к нему, если я еще чем-нибудь заболею…

– После ЭЙДС ты уже ничем не заболеешь, – мило пошутила Кэйт. – А Элу ты еще не сказала? Или у тебя после… после твоего грехопадения ничего не было с Элом? Как тебе удалось? У него что, уже проблемы с эрекцией?