А Максим, в отличие от многих, хорошо помнил прежние московские виды и потому с удовольствием любовался новыми. Взлетали и нисходили эстакады. Назначенные охранять город от шума щиты, тянувшиеся вдоль них, были похожи на раскрытую скорлупу креветочного хвоста. Гудели трубы тоннелей, мелькали и улетали назад слезящиеся лампы на их стенах. Острыми обломками вспарывали горизонт небоскребы, угловатые кристаллы их скоплений на мгновение закрывали перспективу. Огромные стеклянные сараи торговых центров с густой россыпью как бы игрушечных машин перед ними издалека заявляли о себе рекламными щитами шириной с добрые заводские ворота, но укрепленными на столбах высотой с три этажа. И надо всем этим, как уж было в самом начале сказано, сияло удивительно чистое, светло-серое с легким сиреневым оттенком небо, какое бывает только над Москвой в такую пору.

Макс гнал свою машину (ну, поверьте на слово, и страна-изготовитель достойная, и марка хорошая, и модель, а больше ни-че-го вы от меня не узнаете!) в сторону МКАД по еще сравнительно пустым улицам, любовался новыми красотами, открывающимися с каждого перекрестка, и думал о женщинах.

Женщины занимали в его жизни, как и следовало предполагать, самое большое место. То есть была жизнь – бизнес, развлечения, хорошее устройство быта – как оболочка, а внутри этой оболочки, заполняя ее всю, были женщины. Их было много, последовательно и параллельно, одно время он даже приспособился посылать ежедневную эсэмэску «Привет, малыш» в пяти копиях, но обычно хватало двух-трех. Женщины бывали в его отлично обустроенной для этого квартире; и в их разнообразных, иногда совсем не годных ни для чего квартирах; а иногда даже в его офисе по вечерам, когда служащие разбегутся; да, чего уж греха таить, и в подсобке какого-нибудь веселенького клуба, среди сломанных стульев и оставленных мастерами хип-хопа усилителей и микшеров… И никогда не возникало у Макса с женщинами конфликтов, такой он был от природы удачно устроенный человек. Никогда они не заявляли никаких претензий, не пытались растянуть, а тем более прорвать собой оболочку его жизни, стать не главным содержанием существования, а самим существованием. Если же какая-нибудь из них, проснувшись утром в квартире стиля хай-тек, обнаруживала наклонность к тому, чтобы просыпаться здесь и в обозримом или, того пуще, необозримом будущем, то больше она уже не просыпалась здесь никогда. То есть пошла, например, в Максовой рубахе, достигающей ей до колен, да включила любимую Максову кофейную машину по собственной инициативе – все, незачот , как пишут люди в Сети. И не получать ей больше ежедневных эсэмэсок, и если встретит она через пару недель Макса в их любимом клубе, то смело может рассчитывать на нежный поцелуй и дружеские объятия – и опять привет, продолжение не следует ни за что. И ведь надо же: не обижались они на него! Как-то так он их нежно целовал и дружески обнимал, что смирялись они с переменой отношений без всякого не то что скандала, но даже и без тени обиды. Хороший Макс парень, говорили они между собой, нереально хороший, а что не женится, так ты, подруга, прикинь, ты бы на его месте на нас женилась бы? Тут следует отдать должное их женской логике, которую многие не признают. Вы просто сначала научитесь так нежно целовать и дружески обнимать, как Макс, тогда и у ваших женщин логика появится.

В общем, Макс ехал все быстрее и быстрее по пустоватому шоссе, все ближе и ближе к выезду из города, думая про женщин. Думал он буквально следующее: «Из аэропорта позвоню – и привет, тайм-аут на двое суток, все номера отключу, сим-карту поставлю тамошнюю, типа отдых…»

И так ехал он, по раннему свободному времени, конечно, сто двадцать там, где разрешенная шестьдесят, за что и был остановлен инспектором ГИБДД Игорем Исуповым. Который спрятался вместе со своими радаром и палкой как раз сразу за подъемом, перед развязкой.

А Макс таких прячущихся инспекторов очень не любил. Поэтому он, затормозив, закрыл глаза и откинулся на спинку сиденья, чтобы успокоиться за те секунды, пока инспектор, медленно передвигаясь в своем синем толстом костюме-скафандре, подойдет слева и козырнет. Закрыл, посидел на три счета и снова открыл.

Но совершенно не успокоился, а, скорее, наоборот. Прелестное утро исчезло, как будто и не было его. Небо сделалось мутным, как похмельный глаз. Городской пейзаж превратился в свалку неаккуратного бетона. Исчезла куда-то бодрость. А главное – испарилось ожидание воздушного бегства на двое суток в милую, скучноватую, но очень удобную страну, где можно будет выпасть из ритма и, отведя три часа на неизбежную встречу с партнерами, в остальное время поваляться в гостинице, побродить по берегу озера, поесть вкусно. Теперь воздушное бегство нужным рейсом, распечатка электронного билета на который лежала в кармане Макса, оказалось под угрозой, потому что ехал Макс в обрез под конец регистрации и любая задержка могла сделаться роковой.

Как поступил бы в таком случае нормальный человек, тот же Макс, оставайся он нормальным? Естественно, дал бы инспектору Исупову взятку в не очень крупном размере… ну, тысячу рублей… ну, учитывая нынешние строгости и особую спешку в аэропорт, две… ну, черт с ним, одну светло-зеленую бумажку в сто европейских денег – это выше головы. И все, конец инцидента, все люди опозданию в аэропорт сочувствуют, и бесплатно портить соотечественнику жизнь тоже никто не желает.

Но Макс Виноградов уже перестал быть нормальным, а, напротив, совершенно взбесился, услышав от Игоря Исупова произнесенные с грустной и даже сочувственной интонацией профессиональные слова: «Превышаем, водитель». И поступил совершенно необъяснимым образом…

То есть это неправильно сказано – «необъяснимым». Как раз очень даже объяснимым. Разве с вами никогда так не бывало: вот только что все у вас шло хорошо, приятно, складно – и вдруг какой-то… ну, в общем, какой-то, мягко говоря, идиот свалился на голову и весь кайф обломал. Причем он прав, вот что обидно! Вы сами подставились, а могли бы и не подставиться, и все продолжалось бы, и жили бы себе дальше. Но уже поздно, счастье рассыпалось, пошло прахом… Ах, как хочется что-нибудь разбить, въехать кому-нибудь в едало, бросить что-нибудь на землю и растоптать, и порвать что-нибудь!

Вот Макс так и сделал.

А именно: достал права, техталон, страховку, присоединил к ним бумажник с деньгами, пластиковыми карточками и прочими платежными средствами, туда же добавил свой паспорт, сплошь зашлепанный визами, приложил распечатку авиабилета – и молча, глядя в сторону, протянул инспектору. Поскольку же тот ничего не взял и даже инстинктивно спрятал руки за спину, то Макс просто уронил все эти предметы в снежную жижу, рядом с дверью машины.

Потом он открыл дверь, слегка отпихнув ею инспектора Исупова (это мы знаем, что инспектора зовут Исупов И.К., а Макс этого не знал и не интересовался, он же, как сказано, был не в себе), и вылез наружу. Все так же, глядя в сторону, он нагнулся, выдернул ключи и, хорошо, спортивно размахнувшись, забросил их на откос, где они и исчезли, проделав в чистом снежном покрове черную дыру.

После этого Максим Виноградов быстрым и ровным шагом пошел по осевой назад, в город.

Там он и сгинул.