переполнена кровью моих родных и моего народа. Ее отец по сей день увеличивает в ней уровень ненависти и жажды мести, превращая моих соотечественников в живое мясо, торгуя ими для тяжелого труда и удовлетворения самых низких желаний высокородных ублюдков. Поэтому пропасть между нами не сократится никогда. Потому что я не забуду и не прощу.

И она. Как противовес каждому моему решению. Каждому проклятию, посланному Лебединским. Такая красивая. До боли красивая, лживая и высокомерная сука. С изумительной кожей, созданной для диких ласк, с пухлыми губами, созданными для поцелуев, с волосами цвета моей одержимости, которые хочется наматывать на руку или нежно перебирать пальцами каждый завиток. Проклятая, как и я сам.

Хочу её. Потому что слишком близко. Потому что теперь в моей власти. За это я ненавижу нас обоих с такой силой, что ломит кости и темнеет перед глазами.

– Сначала попробуй заставить меня встать на колени. Разве ты не был рабом моего отца? Разве он не платил тебе? Заставь, а потом хвались.

Меня заводил даже её гнев, в паху простреливало адским возбуждением и вместе с этим хотелось задушить её только за слово «раб» и за то, как она его произнесла. Нет, это не было обычным оскорблением. Она просто называла вещи своими именами. Для дочери олигарха Лебединского я всегда буду цыганским рабом.

– Заставлю. И не один раз. – наклонился к ней, принюхиваясь к запаху волос, пахнет, как и тогда, морским бризом, свежестью и женщиной, – ты станешь на колени добровольно, как самая грязная шлюха. Потому что я прикажу подвесить труп твоего брата за ноги у ворот и скормлю его гнилое мясо собакам вместо того, чтобы придать тело земле. Потому что пришло время перевернуть все с головы на ноги, и очень скоро такие, как твой отец, сами станут нашими рабами.

В её глазах блеснули слезы, и она замахнулась, чтобы вцепиться мне в лицо, но я перехватил ее тонкую руку за запястье. Первое прикосновение за пять лет. Я бы обгорел до костей за право прикасаться к ней каждый день… но не в этой жизни и не в этом мире, который ее отец вымостил для меня на крови моих близких, на слезах моего народа.

– Если и этого недостаточно для твоего согласия – я расчленю каждого из твоих людей у тебя на глазах. Я буду отрезать от них по кусочку и кормить ими своих доберманов. Каждый день по одному и каждый на твоей совести. Или у дочери Лебединского она отсутствует так же, как и у ее отца?

Она смертельно побледнела, глядя расширенными от ужаса глазами на мои пальцы. Да, девочка, я все еще прикасаюсь к тебе. Я бы прикасался даже если бы ты сожгла мне кожу до костей. Физическая боль ничто в сравнении с тем, как болит внутри, когда я каждый день закрываю глаза и вижу изнасилованных мать и сестру. Когда думаю, сколько потных и вонючих ублюдков покрыли их, прежде чем они умерли под одним из них. Когда смотрю в зеркало и вижу собственное уродливое лицо. Когда смотрю на тебя и понимаю, что ты никогда не будешь принадлежать мне, даже если и станешь моей женой.

Но и в этом есть свое наслаждение. Я бы никогда не принес столько ужаса, будь я таким, как все. Ты содрогнешься, когда поймешь, какое чудовище жаждет получить тебя в жены.

– Мой брат мертв, а я не верю в Бога. Ему уже все равно, что станет с его телом, а я буду оплакивать его душу до самой смерти. Моя совесть чиста. На моих руках нет его крови, и я любила его всем сердцем. Он знал об этом, и этого достаточно. Мои люди и так умрут ты не оставишь их в живых, так что я буду милосердной и позволю этому произойти быстрее.

Я усмехнулся, не отрывая взгляда от ее глаз. Слишком благородно для дочери паршивого предателя. Слишком честно для мерзкой твари, которая удерживала меня в своих объятиях, пока ее отец резал на куски мой народ.

– Какая красивая сделка с собственной совестью. Блестящая защита. Браво. Суд аплодировал бы тебе стоя.

– Зачем тебе все это? Я могу позвонить отцу, и он даст за меня миллионы. Он вернет тебе Огнево. Отпусти меня, и ты станешь богатым человеком!

– Что еще он сможет мне вернуть, Ольга Лебединская? Он вернет мне мать, которую трахали ваши люди прямо на глазах у её мужа? Он вернет мне сестру? Ее пустили по кругу по приказу твоего отца. Он вернет мне мою жизнь до того, как мой народ открыл двери предателям и впустил смерть в свой дом? Он вернет мне все это? Я видел цыганских девочек, совсем маленьких, девочек с пустыми глазами в услужении старым и обрюзгшим жирным свиньям, тыкающим в них свои вялые стручки и толстые пальцы, я видел мальчиков с разорванными и искалеченными телами. Я видел стариков, забитых насмерть за то, что не могут работать. Моих соотечественников, моих людей, которых лишили будущего только за то, что они другие, у них другой цвет кожи и они говорят на другом языке. Это все можно вернуть? Исправить?

Она судорожно сглотнула и медленно выдохнула, взгляд подернулся дымкой слёз. Я бы мог на это купиться несколько лет назад, но не сейчас. Я больше не верил ни слезливым речам, ни отчаянью во взглядах, а верил только в поступки.

– Мне жаль, что тебе пришлось пережить и видеть все это…

Оля замолчала, я знал, как сейчас сверкнули мои глаза. Она испугалась и сильно вздрогнула. Дааа, зверя внутри меня чувствуют все. Его не скрыть и не спрятать. Им воняет за версту. Его чуют на уровне подсознания. Я мог бы убить её. Просто она об этом не знает. А я пока не хочу ее смерти.

– Так вот, эта война, которую начал твой отец, не закончилась. Она продолжается каждую секунду, пока мои люди носят клеймо рабов и развлекают твоего отца. Кажется, у него есть любимый цирк если я не ошибаюсь. Его детище…цыганский цирк.

Девушка меня поняла и теперь молчала, продолжая смотреть мне в глаза, нахмурившись и тяжело дыша. Не может отвести взгляд, потому что я не даю.

– Зачем тогда тебе жениться на мне? Просто убей меня и отправь отцу мое тело. Разве это не станет справедливой местью?

Идеально наивное благородство. Браво. Я впечатлился.

– Просто.

– Что?

– Вот именно – слишком просто. Я хочу больше! Я хочу все! И я