Ману слегка пошатывался, и я поняла, что цыган пьян. Запах вина и сигар наполнил мою темницу, забиваясь в ноздри, а я отскочила к стене, гремя длинной цепью и глядя расширенными глазам, как он наконец-то справился с замком и вошел ко мне. Издевательски склонился в поклоне. Как шут при дворе королей.

– Доброе утро, Оля. Как спалось? Вам было удобно на вашей новой постели? Ох, простите, у вас нет постели, только тюфяк с соломой. Цветы под вашими окнами еще не благоухают… но мороз плохо способствует трупному смраду.

– Убирайтесь вон!

Он повесил фонарь на крючок на стене и усмехнувшись, направился ко мне. Не спеша, и мерцающий свет фонаря отразился на зеркально вычищенных высоких сапогах.

И мне стало страшно, страшнее, чем сегодня вечером на лестнице. Наверное, потому что сейчас он мне казался более безумным и невменяемым. Я скорее почувствовала, чем увидела, что и он напряжен. Только мне это не сулило ничего хорошего. Я была в этом уверена.

– Какая вы негостеприимная, а где же хлеб-соль для гостя, а, Оленька? Как – никак ваш будущий муж пришел навестить вас.

– Вы не станете мне мужем! Никогда!

Если бы я могла просочиться сквозь сырые камни, я бы это сделала, а сейчас только старалась не стучать зубами от ледяного холода. Слишком холодная стена. Меня до костей пробрал этот могильный холод.

– Стану, Оля. Я всегда получаю то, что хочу.

Не бахвальство. Ману сказал это слишком спокойно, даже насмешливо. Он действительно знает, что получит меня рано или поздно. Сломает одним из своих больных методов. Еще один шаг ко мне, а я чувствую, как от ненависти клокочет все внутри. Если бы я могла убить его сейчас взглядом, я бы убила. Но я сделаю это позже, когда смогу, и не взглядом, а собственными руками.

– Сколько ярости. Она так вкусно пахнет. Вы знаете, что каждая эмоция имеет запах, Оля? Каждая ваша эмоция. Остальные меня не волнуют.

Теперь Ману стоял ко мне так близко, что я сама чувствовала его запах… Кожаной маски, вина и табака… и еще один едва уловимый, но смутно знакомый. Но мне не хотелось сейчас вспоминать, где раньше его чувствовала, я была слишком сосредоточена на нем самом и на том, как защитить себя.

Вжалась в стену, готовая драться до последней капли крови. Но он словно прочитал мои мысли:

– Тц, девочка, – под ребра уперлось лезвие кинжала, – Ты просто не двигаешься. Ни одного движения руками. Поняла? Не двигайся, и я не причиню тебе боли. А дернешься, и это лезвие мягко войдет в твое тело. Как в масло. Ты же не хочешь умереть сегодня, правда?

Я замерла словно под взглядом ядовитой змеи. Не смея даже вздохнуть. А он смотрел мне в глаза, и его зрачки расширялись. Тяжелый взгляд. Как каменная гиря или магнит. У меня возникло ощущение, что из его зрачков к моим протянулись невидимые липкие нити и не дают мне оторваться.

Цыган вдруг схватил меня пятерней за лицо, а я дернула головой, пытаясь освободиться, но пальцы сжимали сильно и крепко, сдавив щеки и заставив чуть приоткрыть от боли рот.

– Осторожно, не то ненароком сверну тебе челюсть. Не дергайся и ничего не случится. Я просто хочу…

Он не договорил. Глаза в прорезях маски потемнели и лихорадочно сверкали, то обжигая, то заставляя трястись от отвращения, презрения и понимания, что я в полной его власти и что этот маньяк может сделать со мной что угодно. Хватка на лице ослабла, и теперь он гладил мои скулы костяшками пальцев, затянутыми в перчатку, но даже сквозь материю я чувствовала, какие горячие у него руки.

Он что-то бормотал на своем языке, как в каком-то трансе, скользя взглядом по моему лицу, и в этот момент я все отчетливей понимала, насколько он пьян, а от того боялась его еще сильнее.

Ману смотрел на мои губы и водил по ним большим пальцем, интонация голоса изменилась, он стал тише и вибрировал странной тональностью. Словно успокаивая то ли себя, то ли меня.

От тела цыгана исходил жар, казалось, он пылал в лихорадке. Прикосновения кожаных перчаток к губам заставляли вздрагивать. Я не привыкла, чтоб меня трогали. Долгие годы это делала лишь я сама и Мира. Но не так, как он.

– Какие нежные губы. Сочные. Сладкие. Так хочется их целовать. Тебя когда-нибудь целовали? Отвечай честно.

Острие ножа сильнее впилось в тело, заставив напрячься снова.

– Да!

– Сколько их было?

– Поцелуев? – я боялась вздохнуть, кинжал мог в любую секунду дрогнуть в его руке.

– Нет…мужчин, которые тебя целовали?

– Вы пришли, чтобы спросить меня об этом после того, как убили десять моих человек и …

– Отвечай! – рявкнул так неожиданно, что я всё же дернулась, но он успел отвести кинжал и снова приставил к моему телу, – Или я прямо сейчас прикажу убить последних семерых и вместе с ними твою любимую собачку Миру.

– Один.

Ману склонял голову все ниже к моей голове, и теперь я не видела его лица под маской, потому что он уперся лбом в стену над моим плечом, а палец продолжал гладить мои губы.

– Давно? – голос прозвучал очень глухо, а я постоянно думала о том, что если он дернется, то пригвоздит меня этим кинжалом к стене, как бабочку.

– Да. Десять лет назад.

Теперь кожаная маска скользила по моей щеке, а он буквально впечатал меня в стену своим телом. И я дожала от страха и напряжения, чувствуя его лихорадку и какое-то больное любопытство. Непонятное мне. Впрочем, я не понимала ничего из того, что он делал.

– Как его звали?

– О, Боже! Какая разница! Зачем вам это?

– Отвечай!

– Я не знаю. Он не говорил мне своего имени.

Я почувствовала, как Ману копошится внизу, резко опустила голову и меня затошнило, когда я увидела, как его длинные пальцы дергают ремень на штанах, где так явно выпирала длинная эрекция. Развращённый порочный ублюдок возбуждался от моих слов. Задохнулась от ужаса, на мгновение теряя здравомыслие, тяжело дыша, на грани истерики. Он же не может меня взять? Только паника заставляла дрожать и задыхаться.

– В глаза мне смотри.

Теперь кинжал упирался мне в подбородок. Я судорожно сглотнула и посмотрела ему в глаза.

– Как ты его называла, Оля?

– Я не помню.

Какие странные у него глаза: черные пречерные как бездна. Моментами они становятся светлее нежно шоколадного цвета и даже янтарного.

– Вспоминай, – удерживает взгляд, и я чувствую, что он продолжает что-то делать