Король продолжил: «Я вызвал премьер-министра и сказал, что думаю. Я сказал этому старому черту, что отрекусь от престола, если он развяжет войну. Ужасная была сцена. Но вы не волнуйтесь. Войны не будет».

Когда фон Хеш положил трубку, согласно его пресс-секретарю, он станцевал джигу и закричал: «Я сделал это. Я их перехитрил. Войны не будет. Г-н Гессе, я сделал это. Великолепно, я должен сообщить об этом в Берлин немедленно».

Хоть эта красочная история и приобрела широкую огласку, но сомнительно, что король так неформально представил себя. Дэвидом его называли только семья и близкие родственники. Как вспоминала его давняя подруга Диана Митфорд: «До конца своей жизни он оставался «очень королевским». Он никогда не позволял людям общаться с ним неформально, не говоря уже о наглости или дерзости. Он хотел именно то, что давала ему Уоллис, хорошие манеры от природы».

По другой версии, король, согласно лондонскому корреспонденту из Berliner Tageblatt, был не особо доволен поведением Гитлера. Он сообщил своему иностранному редактору 18 марта: «Монарх вызвал ряд важных людей в правительстве и сказал им: „Хорошее начало моего правления“». Была цепная реакция, Уоллис волновалась, что Эрнеста, который часто ездил в Гамбург из-за судоходного бизнеса, могли задержать, если международная обстановка ухудшится.

Вторжение в Рейнскую область определило будущую систему внешней политики Германии: агрессивная оккупация регионов и стран, захваты сопровождались заверениями и обещаниями в надежде, что и другие будут убеждены пойти на уступки. В течение нескольких последующих лет внушительная серия «триумфов без кровопролития» – которая нарушила Версальский договор, вернула Саар, возобновила «военный суверенитет», вернула Рейнскую область, объединила Австрию с Германией и вернула Судеты домой в Рейх – обеспечила ему поддержку среди всех слоев немецкого населения и беспрецедентную популярность, престиж и признание.

На этом этапе нарушения Версальского договора Германией нацисты не столкнулись с особым сопротивлением со стороны Франции или Британии. По большей части, британское общественное мнение склонялось к тому, что повторная оккупация немецких земель была справедливой и из-за этого, конечно, не стоило развязывать войну.

Гитлер не рисковал, в день переворота он послал своего королевского эмиссара, которому доверял, Карла Эдуарда, успокоить британцев и убедиться, что его друг Эдуард VIII все еще поддерживал или хотя бы выдерживал нейтральную позицию по отношению к немецкому вмешательству. Карл Эдуард пробыл в Лондоне больше недели, прежде чем вернулся в Германию. В апреле он написал своей сестре Элис, графине Атлонской, письмо, где спрашивал, не видел ли ее муж, граф Атлонский, короля. Он хотел знать, о чем он думает, то есть хотел разузнать, не изменилось ли благоприятное мнение короля о Германии.

Герцог вскоре получил ответ. 20 апреля на 47-ой день рождения Гитлера король отправил телеграмму с пожеланиями «счастья и благополучия» в будущем. Германия не покидала мыслей Эдуарда – всего несколькими днями ранее его щедрый гостеприимный друг, посол фон Хеш, упал в обморок и умер от сердечного приступа, оставив своего двоюродного брата, принца Отто фон Бисмарка, временно исполняющим обязанности дипломатического представителя. Бисмарк был впоследствии переведен в Италию.

Это показывало, как мало внимания Гитлер уделял нужде переговоров с Британией, так как позволил этому лакомому месту посла пустовать в течение нескольких месяцев. Когда Гитлеру была интересна страна – как к примеру Испания, – он заполонял посольство дипломатами, шпионами и другими агентами, чтобы заявить о немецком присутствии. Но не с Британией. Когда он наконец назначил фон Риббентропа, упирающегося всеми силами, на эту должность, тот согласился, только если ему разрешат большую часть времени проводить в Германии со своим любимым фюрером. Во время его работы в качестве посла фон Риббентроп часто отсутствовал, вел тайные переговоры о заключении договоров с Италией и Японией для обеспечения альянсов против Британии. Именно такие истинные намерения Германии скрывались под маской дружелюбия.

Фюрер также держал дружелюбный вид. 16 июля 1936 года сумасшедший ирландец, известный как Джером Бранниган, наставил заряженный револьвер на короля, когда тот возвращался в Букингемский дворец верхом на лошади после военного парада в Гайд-парке. Хотя потенциальный убийца был схвачен полицией, все хвалили короля за его хладнокровие и выдержку. Гитлер был одним из первых европейских лидеров, который послал телеграмму с его «чистосердечным поздравлением» короля со спасением. Заявления Браннигана, что убить короля его наняла подпольная пронацистская группировка, были проигнорированы, а беспокойство Гитлера закрепило сердечные отношения между двумя лидерами.

Те немногие в Британии, кто познал истинную природу немецкого экспансионизма, считались, как и сумасшедший стрелок, ненормальными или зачинщиками войны. Большинство разделяло мнение короля, который сочувствовал трудностям Германии и враждебно относился к самой идее возникновения другой войны. 1 апреля, спустя несколько дней после наступления на Рейнскую область, член парламента от консерваторов Роналд Три, один из немногих сторонников британского перевооружения и Черчилля, описал политические неурядицы, вызванные вторжением. Он сказал своей жене-американке Нэнси:

«Волна сильнейшего прогерманизма охватила страну – правительство очень глупо поступило, ничего не предприняв, чтобы этому помешать. На деле это чистой воды пацифизм и отказ смотреть фактам в лицо, но это очень опасно. Люди здесь ведут себя так, будто „Гитлер и Ко“ – обычные люди и им можно доверять, и не понимают, что это кучка гангстеров, чьи обещания работают, только если они достигают своих целей, и в течение нескольких последующих лет придет время, когда у них появятся новые интересы, и они достанут из шляпы новые карты».

Скептиков держали на расстоянии вытянутой руки. Когда Рандольф Черчилль в качестве журналиста поехал в Мюнхен в сентябре 1937 года и попытался убедить свою кузину Юнити Митфорд познакомить его с Гитлером, она отказалась ему помочь – его критические взгляды на агрессивное перевооружение Германии могли спровоцировать ее любимого фюрера.

Во время нечастых и неохотных визитов Риббентропа в Лондон именно его задачей было подавлять эти предостерегающие голоса, новый посол вместе с принцессой Стефанией, герцогом Кобургским и другими подчеркивали связи между двумя странами перед лицом общего врага, Советского Союза. Ужин в лондонском доме Нэнси Астор сразу после вторжения в Рейнскую область помог фон Риббентропу понять, почему он недолюбливал англичан – из-за чувства юмора.

После ужина леди Астор заставила ее благородных гостей, в числе которых были делегаты Лиги Наций, играть в музыкальные стулья и другие игры. Она дала наказ английским гостям, вполголоса, что они должны дать немцам выиграть.

Хоть новый немецкий посол был в замешательстве от странного поведения британцев, но он успел всех очаровать. Ему не мешало и то, что светские дамы хотели посмотреть, что за шумиха была относительно его пресловутого романа с миссис Симпсон. Неизбежно он был очень востребованным гостем на вечеринках, его приглашали в Берлин отпраздновать 11-ую Олимпиаду или в числе избранных звали встретиться с Гитлером в его горном убежище.