Они держали это в секрете, Эрнест все еще появлялся на публике с женой, хоть и намного реже. В конце мая Симпсоны были гостями на формальном ужине, который устроил король в Йорк-хаус, в честь премьер-министра Болдуина. «Нужно это сделать, – Эдуард сказал Уоллис. – Рано или поздно премьер-министр должен встретиться с моей будущей женой». Уоллис ответила в привычной манере, что брак даже не обсуждался. «Они никогда не позволят этого», – сказала она ему.

В тот вечер Эдуард был максимально обаятелен и приветлив, за его легкой манерой наблюдала Энн Линдберг, писатель и жена известного американского авиатора и поклонника нацистов Чарльза Линдберга. Она сама жила с национальной иконой, она больше других понимала, как трудно вытащить человека, скрывающегося под маской. Она считала короля «наиболее человечным англичанином, которого она встречала», а Симпсон была «аутентичной» с естественными манерами и легкостью. «Она не красивая, но живая и настоящая. Ее живость наполняет ее движения шармом или своего рода красотой». Именно эту живость Герман Роджерс запечатлел в фильмах об их совместных каникулах.

Пусть свидетельства знаменательных событий были недостаточными или, если говорить о короле и миссис Симпсон, корыстными, кажется, что король, Симпсоны и Мэри Раффрэй вели себя цивилизованно в период «перемен». Летом квартет провел выходные в Химли-холл в Мидлендс в качестве гостей у старого друга Эдуарда, 3-его графа Дадли. Некоторое время спустя королева Мария навестила графа, она хотела узнать, что мотивировало девиантное поведение ее сына. «Я понимаю, что мой сын недавно здесь был», – сказала королева Мария лорду Дадли, который подтвердил факт визита. «Как и миссис Симпсон». Дадли вновь согласился. «И мистер Симпсон, и подруга миссис Симпсон». Граф, покраснев, был вынужден признать, что она была права. Потом королева Мария настояла на том, чтобы ей показали, где они спали. Вскоре стало ясно, что спальни короля и Уоллис Симпсон имели смежную комнату, как и спальни мистера Симпсон и его девушки. «Ясно, – сказала королева холодно. – Очень удобно».

Королева Мария была не единственной, кто пытался понять увлечение короля замужней американкой; к этому моменту все лондонское общество, а не только узкий королевский круг, сплетничали. 9 июля 1936 года впервые имя Уоллис было включено без имени мужа в «Придворный циркуляр», данные о королевских приглашениях, в которые входил список гостей, когда король устраивал очередной ужин в Йорк-хаус. «Скандал вокруг Симпсонов растет, – заметил Чипс Ченнон, – и бедная Уоллис, выглядит несчастной. Мир прижимает ее со всех сторон, подхалимы, льстецы и люди со злым умыслом». За все это она получала некоторую компенсацию, Уоллис по-разному описывали как «утопающую» или «заваленную» рубинами и изумрудами.

Две недели спустя Уоллис начала долгий бракоразводный процесс, тем самым прокладывая дорогу для возможного брака с королем. В соответствии с непростыми британскими законами бракоразводного процесса, муж должен оказаться в компрометирующем положении для того, чтобы у жены были основания для развода. После договора с королем Эрнест следовал фиктивной схеме, 21 июля он въехал со своей любовницей Мэри Раффрэй в отель в Беркшире, где частный детектив «фиксировал акт измены», тем самым позволяя Уоллис поручить своему адвокату Теодору Годдарду приступить к процедуре. Во время всего процесса Уоллис настаивала, как она сказала Чипсу Ченнону, что развод был «инициативой Эрнеста и не по ее желанию».

Король был решительно настроен, чтобы дать девушке из Балтимора вкус сладких изысков, славы и восхищения, которые сопровождали жизнь супруги короля. Быть может, это бы развеяло ее сомнения о том, что однажды она станет его женой и королевой.

Вместо того, чтобы провести август в Балморал, традиционном королевском месте для отдыха в Шотландии, он арендовал 1391-тонную яхту Nahlin у миллионерши, леди Йоль. Среди приглашенных были Дафф и Диана Купер, Эмеральд Канард, Герман и Кэтрин Роджерсы, а также помощники короля. Король даже пригласил удивленного Эрнеста Симпсона, возможно, в качестве благодарности за согласие на развод.

Уоллис вскоре почувствовала вкус романтики, царившей на королевском круизе: однажды одетые в традиционные костюмы крестьяне появились на причале, скандируя: «Да здравствует любовь»; в другой раз ее поразили тысячи местных жителей, которые несли факелы вниз по склону горы, озаряя вечернее небо. По мере того, как яхта продвигалась по побережью Далмации к греческим островам и Стамбулу, Герман Роджерс, оператор-любитель, снимал происходящее: как Уоллис и Эдуард плавали в песчаных бухтах, «устрашающую» поездку Уоллис на осле на острове, пикники на свежем воздухе, посещение руин и памятников и даже как голый король переодевался под маленьким полотенцем на пляже. Он прекратил снимать на жизненно важном моменте. Поведение Уоллис поразило скептиков, даже такого критика как Алан Ласеллс, который подумал, что она оказывает хорошее влияние на короля, что у нее хорошие манеры и что она подсказывает ему делать «правильные вещи в правильные моменты».

Напряженность появлялась на поверхности, конюший Эдуарда Джон Эйрд говорил ему в лицо, что он нравился ему как человек, но он «презирал» его как короля из-за его связи с американкой. Эдуард сам погрузился в мрачное настроение после обеда с его кузеном, королем эллинов Георгом и его прекрасной спутницей-англичанкой Розмари Бриттен-Джонс. Когда они уехали, Уоллис невинно спросила, почему они не могли пожениться, если они оба были разведены. Ей объяснили, что не просто правящему монарху жениться на простолюдинке, особенно если она уже была разведена. Вследствие этого король Георг не мог жениться на Розмари Бриттен-Джонс. То, что она была простолюдинкой и ранее состояла в браке, делали их брак невозможным. То же косвенно касалось и ее визави, саму Уоллис.

Когда важный круиз закончился, Уоллис отправилась в Париж на несколько дней. В городе любви она узнала жестокую правду жизни касательно ее ситуации. Она сильно простудилась и чтобы скоротать тоскливые часы в ее номере в отеле Meurice, она читала письма и вырезки из газет, которые ей отправили ее друзья и родственники из Америки.

По мере того, как она просматривала газетные вырезки, она поняла, что жила в своем собственном мире в течение последних нескольких недель, может быть, месяцев. В отличие от британской прессы, которая замалчивала ее отношения с королем благодаря распоряжению среди газетчиков и вещательных компаний (но они это отрицали), американская пресса не проявляли никакой сдержанности. Она была «поражена и шокирована», что ее дружба с королем вызвала столь истеричные комментарии и увидела с ее практической точки зрения, что ничто в этом не могло скрыть тот факт, что она была не подходящей супругой для нового короля-императора.

С тяжестью на сердце она пришла к неизбежному выводу, что их отношения должны закончиться и что она должна вернуться к «тихой и спокойной жизни» с Эрнестом – если он примет ее обратно. Он не принял. 16 сентября она выразила свои мысли на бумаге, написав королю: «Я уверена, дорогой Дэвид, что через несколько месяцев ваша жизнь будет такой же, как прежде и без моего ворчания. Вы поймете, что я хочу, чтобы вы были счастливы. Я уверена, что не могу сделать этого и я искренне считаю, что вы тоже не сможете сделать счастливой меня». Она также пообещала связаться с адвокатом короля и вернуть деньги, которые он закрепил за ней. Вот вам и шантаж.