Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Не отталкивай его, – говаривала мама.
Сейчас он жалел, что не слушал. Точнее, стал жалеть чаще.
В общественном центре зазвонил телефон. Рори под дождем бросился к аппарату и снял трубку.
– Данбар слушает.
Сперва он даже не узнал голос на том конце провода, а потом забыл обо всем на свете: инструкциях, запросе поддержки, обязанностях в общественном центре… Бросив трубку, он побежал.
В потемневшем небе клубились тучи. Холодные струи дождевой воды хлестали Энни по голой коже. Ветер и море ревели, но слышала она только тяжелое дыхание Трея и была счастлива.
Она была не просто счастлива.
Ощущала себя цельной. Довольной. Достойной. Она ощущала себя сильной и здоровой. Крепкой. Как будто впервые за долгое время что-то да значила. Часть ее ненавидела себя за то, что ее собственное достоинство так сильно зависит от чужой страсти, но, боже, как же хорошо было снова быть желанной! А понимание того, что Лидия – единственная во всем мире, кому Энни не желает зла, – хочет лишь Воуна, значило для нее все. В те несколько коротких недель, что длилась интрижка с Треем, Энни мучилась угрызениями совести. Лидия же ее лучший друг! А спать с мужем лучшей подруги… Как она посмела?! Зато теперь можно жить дальше. Их дружбе с Лидией ничто не мешает! Они все станут дружить, встречаться по субботам, жарить бургеры и играть в червы. Лидия и Воун; Энни и Трей.
Трей подкатился к ней.
– Я тебя люблю, – прошептала Энни.
Или же сказала мысленно.
О таком она боялась даже подумать, не то что заговорить вслух, однако первое прикосновение Трея все изменило.
Энни положила голову ему на сгиб локтя и вообразила, что вместо холодного гранита под ними – матрас и они лежат на мягких простынях и подушках. Слышно, как топают ножки Оливера и пахнет свежим кофе.
Кофе.
Все это – переплетенные жизни, бардак, Лидия, Трей, Энни, а теперь и Воун, – началось со стаканчика кофе. Точнее, со стаканчиков.
С первого дня на острове Энни каждое утро заходила в пекарню и брала кофе, иногда точно отсчитывая сумму мелочью, которую набрала накануне – на тропинках, вблизи скамеек для пикника, на пляже. Прежде она понятия не имела, как сильно может повлиять на день наличие лишь одного доллара. Трей, когда не служил на материке, тоже заглядывал в пекарню по утрам, и в один солнечный июльский день, поедая Энни взглядом, он поздоровался с ней:
– Доброе утро.
Трей для нее был недосягаем, это Энни поняла сразу. К тому времени – а началось это после случая с Оливером – они с Лидией уже подружились, что, впрочем, не мешало Энни приходить в пекарню одновременно с Треем, к 7:45. То есть не совсем одновременно, а чуть позже: она шла, то ускоряя, то замедляя шаг, подгадывая так, чтобы прийти следом за ним. Становилась в очередь, иногда кивая и здороваясь, а порой делая вид, что не знает его. Могла позволить своей руке чуть задеть его. Она тешила себя фантазиями, не видя в них ничего дурного.
Но вот где-то в конце августа она повстречала Трея у школы. Он писал кому-то сообщение, а Оливер в это время катался с горки.
– Вы его так потеряете, – предупредила Энни, подхватывая мальчика и относя его отцу.
Оливер вертелся, требуя, чтобы его отпустили. Тогда Энни высоко подняла его над землей, и он тут же завизжал от восторга. Трей даже оторвался от экрана мобильника. Энни поставила Оливера на ноги, но потом еще долго, как аромат изысканных духов, помнила ощущение нежного пушка на его щечках и чувство, что она кому-то нужна.
– Работа, – ответил Трей, – не отпускает. Все бы отдал за выходной, чтобы никто не дергал.
Энни уже и не помнила, когда ее последний раз беспокоили.
– Жизнь, – сказала она, окинув жестом руки игровую площадку, – тоже мешает.
Говорить она старалась как можно невиннее, не трогая волос и не хлопая ресницами. Ведь ни от чего мужчины не бегут быстрее, чем от неприкрытого флирта, тем более на детской площадке. К тому же Трей был явно из тех, кто привык делать первый шаг. И эта его черта ее тоже привлекала.
– Разве мы знакомы? – спросил Трей с ноткой угрозы в голосе. Впрочем, так он, наверное, привык говорить со всеми. А еще он умел распознать ложь, потому-то Энни и не стала отвечать прямо, мол, я лучшая подруга вашей жены. Вместо этого она сказала:
– Я тут со Дня поминовения.
Это была чистая правда, однако Трей молча смотрел на нее, что-то прикидывая в уме. Он не сводил взгляда с Энни, пока сотовый у него в руке не завибрировал.
– Лидия домой зовет, – сказал Трей.
– Лидия! Пекарня. Вот откуда я вас знаю. Кофе, без сливок.
– Трей Пелетье, – представился Трей, поднимая Оливера и закидывая его на плечо. – Если завтра увидимся, угощу вас кофе.
– Не стоит, – поспешила отказаться Энни.
Кофе соединит их, и Лидия заподозрит неладное. Они ведь и так почти вступили в преступный сговор. Трей, видно, тоже это сознавал.
Неделю спустя, в День труда, Трей подкараулил Энни на пути домой. Он ждал ее на скале среди деревьев.
– Ты следила за мной, – сказал он.
Да просто его нельзя было не заметить. Вот Энни и наблюдала за ним, когда он был с Лидией, с Оливером. Смотрела, как он убирает волосы со лба, как отплывает на пароме с острова на материк. И в этот момент она смотрела на него, идя следом, вслушиваясь в его голос, углубляясь в чащу, во тьму, где позволила ему ласкать себя, гладить руки и грудь. Ее перестали волновать собственные грязные ногти и запах изо рта. Она ни разу не вспомнила о Лидии. Не задавала вопросов: зачем? почему? Она просто отдалась Трею. Вся, без остатка.
– Проснулся? – шепнула Энни.
– Почти, – ответил Трей. – Еще минутку. Шестьдесят секунд.
– Пора идти, – напомнила она. Не стоило им этим заниматься. Ребенок же пропал.
Затрещала под ворохом мокрого белья рация. Трей со стоном приподнялся и поцеловал Энни в шею.
– Мир зовет, – сказал он и потом в рацию: – Пелетье на связи.
Слов говорившего Энни не разобрала, зато услышала страх в его голосе. Отключив рацию, Трей велел:
– Одевайся.
От его резкого делового тона Энни как будто исчезла, растаяла в воздухе. У Трея здорово получалось за секунду становиться другим. Но от этого Энни хотела его еще сильнее.
– У нас экстренный случай, – объяснил он.
– Кто-то еще в беде?
– Хочешь – идем, не хочешь – оставайся, – сказал Трей, натягивая мокрую одежду. – Надо спасать Лидию.
Этим он сказал все. Энни с кристальной, болезненной четкостью увидела, какое место в его жизни занимает жена, и снова ощутила себя опозоренной и ненужной.
О несчастье доложил Гас: Лидию и Воуна смыло в расселину под мостом.