так же, как утром. Наверное, предположили, что лучше с магом не ссориться, даже если он такой, что в два счёта ногами запинать можно. Меня это устроило. Если же говорить о негативе, то не понравилось мне, что сразу после этого я, как и остальные, оказался закован. А после меня ещё и вывели из камеры на поверхность, чтобы посадить в одну из трёх клеток, стоящих на телегах. В таких бы диких зверей возить, а не людей. Но люди в чём-то более жестоки, нежели животные, а потому нас запихивали так, что даже на корточки присесть было почти невозможно. Вот насколько не хватало места.

Если же говорить о господин Марыске, то он скучающе наблюдал за действом. Затем сел верхом на своего закованного в железо жеребца, и лошадки‑тяжеловозы, хмуро понурив головы, медленно зацокали копытами, увозя будущих каторжников в далёкие отсюда места. Но, пока мы ехали по улицам города, я во все глаза смотрел, страшась и надеясь увидеть Элдри. И всё же так и не увидел её.

… Наверное, так было даже лучше.

***

Дорога до шахт предстояла не близкая, но стражники намеревались сократить её, почти не останавливаясь на отдых и часто меняя лошадей. Меж собой они говорили, что так путь займёт всего около пяти дней. И я чувствовал, что это будут дни, которые из-за особенностей путешествия в качестве заключённого, могут стать абсолютно невыносимыми и незабываемыми для меня.

Они и стали.

Отвратительное зловоние, гудящие ноги, отсутствие воды, мухи, невозможность от всего этого избавиться – вот, что въелось в мою память! Желудок сводило от голода, а рот пересох от жажды. Травеньское солнце нещадно пекло голову, намекая на очень жаркое лето. Смрад потеющих людей, стоящих впритык друг к другу, заставлял мечтать избавиться от обоняния. Кроме того, на второй день пути в нашей клетке кто-то не дождался времени «для справления естественных потребностей», и с полудня до тошноты ощутимо несло дерьмом. Пока телеги не остановились под поздний вечер и один из стражников не плеснул на грязные доски ведро воды, легче вонь не становилась. Но эта остановка, означающая, что нас вот-вот покормят или напоят, не принесла мне ни тени радости. Ни мимолётного воодушевления. Я был донельзя измотан и считал, что не в состоянии произнести даже слова, покуда Данко не спросил:

– Ты как?

– Ты серьёзно? Как я могу себя здесь чувствовать?! – тут же разозлился я и сказал…

Ай, нет. Такой трёхэтажный мат в книгах всё-таки запрещён.

– Ну тебя и прорвало. Капец. Относись ко всему спокойнее.

– Я спокоен. Я достаточно спокоен, чтобы понимать – если бы не ты, то меня бы здесь не было! Ты думаешь, я смогу это пережить?

– Шуткуешь? Люди, канеш, умирают, но таких уродов, как ты, это не касается.

– А ну молчать! – рыкнул на нас надзиратель и засунул толстый ключ в скважину замка. Я искоса глянул на господина Марыска. Он продолжал бдительно следить за мной, а потому мне пришлось мгновенно забыть о порыве сбежать.

Нас вывели из клетки по одному, не забывая проверять наручники на запястьях. И несмотря на то, что застёгнуты они были спереди, теперь о побеге нечего было думать. Все наручники прочно скрепили между собой длинной цепью. Я оказался неприятно зажат посреди двух тел, как насекомое в лепестках мухоловки. В затылок мне понуро дышал раздражающий и раздражительный Данко, а сам я едва не наступал на пятки атаману шайки по кличке Борзой. Всем приходилось семенить друг за другом, чтобы не столкнуться или не упасть. Четыре змейки по двенадцать человек, гремя железом, услаждали взор надзирателей. Те открыто шутили и смеялись над нами.

– Ну что маг? Утратил мнение о собственной исключительности? – подошёл ко мне поиздеваться Марыск, когда все заключённые справили свои потребности, сели на землю и вгрызлись в каменные куски пресного хлеба. Жевать их на жаре без возможности запить водой казалось сродни ещё одной пытки.

– О чём вы, господин Марыск?

– Все вы, маги, такие. Думаете, что раз у вас есть особая сила, то и вы особенные.

– А разве нет? Иначе почему вас поставили за одним мной следить?

Задав вопрос, я тут же ойкнул. Всё Данко, пихнувший меня со всей силы локтем в бок. Марыск хищно сощурился, глядя на предупреждение, а затем ударил моего соратника в грудь ногой так, что он упал на спину и утянул за собой ближайших заключённых. То есть и меня, естественно.

– Не очень-то вы похожи на верных товарищей. Чего друг другу помогаете?

– Дружные вороны гуся съедают, – гордо ответил лучник, пытаясь снова сесть.

– Пословицы любишь? Так как тебе такая? – Марыск без предупреждения ударил ногой по лицу Данко и сломал ему нос. – Дружба дружбе – рознь, а иную хоть брось.

Ответа этот пожилой господин не дождался. Я в очередной раз прикусил язык, да ведь не меня и спрашивали. Данко как мог попытался остановить кровотечение и тоже замолчал. Но Марыска это удовлетворило. Он только осведомился у меня.

– Чего друга не лечишь?

– Я хорошо усвоил, что мне будет за использование магии без вашего разрешения.

– Нет. Ты действительно молодец, – самодовольно усмехнулся изверг и для придания своим последующим словам большей важности ненадолго поднял повыше указательный палец. – Жаль друга, да не как себя. Запомни. По жизни пригодится.

Ох, и не знал он кому такое говорит!

Инквизитор вернулся к остальным надзирателям и принялся грызть вяленое мясо так, как будто обгладывал мои кости. Пожалуй, если бы не моя уверенность, что всё это временно, что Марви, Сорока или Данрад всенепременно вытащат меня из адского мученичества, то я бы совсем скис. Но я верил в них. Верил даже тогда, когда увидел огораживающий лачуги Озриля высокий частокол, с насаженными на него черепами людей, решившихся на побег.

Поселение больше походило на какой-то орочий лагерь для пленных. Упитанные тюремщики со зверскими рожами прохаживались меж тощих скрюченных заключённых, на чьих руках и ногах болтались тяжёлые цепи. Тут, на поверхности, работали в основном подростки, не способные на более тяжёлую работу, да старики и больные – те, кому позволялось милостиво доживать последние дни под небом, прежде чем их кинули бы гнить в болото. Я почувствовал, какая эссенция смерти таится в подошедших впритык топях, когда мы ехали мимо них. Там сформировалась сущность, именуемая Хозяином Кладбища, хотя на мирный погост место никак не походило. Да и о каком покое могла идти речь, если из мха вдоль дороги порой выглядывали кости? Пустые глазницы хранили в себе