Обнаружив лестницу на второй этаж, Влада поднялась по ней, вздрагивая от протяжного скрипа досок под ногами. Морок рушился как эффект домино – все менялось на глазах, съеживалось, меркло, теряло драгоценные камешки и причудливые узоры.

Влада толкнула дверь одной из комнат и зажмурилась, когда перед глазами запестрели спадающие слои наваждения. Здесь их было особенно много, как на матрешке, и они падали и падали, пока все не успокоилось и не застыло. Можно было не сомневаться, что это комната Егора: незастеленная кровать, над ней на стене четыре буквы его имени, выложенные приклеенными к стене обрывками бумаги.

– Егор, – Влада, прошептав его имя, заметила, что это обрывки выговоров, которые обычно вывешивались в вестибюле Носферона.

…«студента первого курса Носферона Егор Бертилова лишить стипендии на три месяца за хулиганство», «Бертилову объявить выговор за драку»… «Компенсировать ущерб, нанесенный медпункту»… – мелькали грозные надписи на клочках бумаги. Так вывесил бы охотник шкуры убитых им диких зверей, а юный тролль явно гордился скальпами с нервов деканата.

– Привет, – прошептала Влада, с содроганием переступив через порог. – Привет, я вот пришла к тебе. Буду тут хозяйничать немного, ты уж прости…

Рыться в чужих вещах было непривычно, а уж тем более в вещах Егора.

Комод, стоявший у стены, рассохся настолько, что ящик выдвинулся только вместе со всеми остальными, и внутри оказался очень привычный для Бертилова хаос. Все вперемешку: листки бумаги, старые тетради, поломанные карандаши, обкусанные авторучки…

Бесценное богатство! Тут каждая вещь принадлежала Егору, а ведь еще несколько часов назад Влада мечтала найти в Носфероне хотя бы его обгрызенный карандаш!

– Ух ты, – Влада выудила с самого дна ящика детский рисунок Егора. Рисовать тролль никогда не умел, и чудовище, которое было накарябано под огромной желтой луной, носило гордую подпись: «МОЙ ВИЛИКИЙ ПРЕДОК ЭНГОР!»

Влада вернула рисунок на место и подошла к шкафу, отворив его дверки. После того, как он потерял все навешанные на него наваждения, это оказался самый обычный шкаф темного дерева, вещь из далекой советской эпохи. Да и зачем троллям покупать новую мебель?

Внутри шкафа царил разгром. Все валялось в одной куче: старые джинсы, комки носков, помятые рубашки – можно было не сомневаться, что Егор не потрудился бы погладить их утюгом даже перед выпускными экзаменами в Носфероне…

Рубашки!

Влада вдруг сгребла одну из них в охапку и прижалась лицом. Рубашка пахла песком и травой, будто только что валялась где-то на летнем пляже, среди горячих дюн и осоки. Так всегда пахло и от самого Егора – летней листвой…

Поддавшись порыву, Влада вдруг надела рубашку на себя, прямо поверх свитера. Рубашка высокого и широкоплечего Бертилова была ей велика настолько, что могла сойти за короткое платье.

В памяти пронесся облик тролля – светлые волосы и грубоватые, но симпатичные черты мальчишеского лица, играющая на губах ухмылка, озорные зеленые глаза…

– Егор, ты слышишь?… Это я, Влада!

Это было похоже на сумасшествие – обращаться к тому, кто услышать не может. Реветь в планы не входило, а все-таки пришлось, не сдержалась. В глазах стало горячо и больно, ноги сделали несколько шагов по комнате, и Влада повалилась в кровать тролля, сотрясая ее рыданиями.

Когда никто не видит, можно не сдерживаться. Все последнее время прошло как под наркозом: не пугать же Мару истериками. Здесь же, в пустом доме, можно ожить, оттаять… оторваться на полную катушку – выпуская на волю горе, как зверя из клетки.

– Отзовись, пожалуйста! Ну помоги же, подскажи, как тебя спасти… Ведь ты не можешь взять и сгинуть вот так, навсегда. Знаешь, я так себя ненавижу…

Потом бессвязная речь прервалась, а слабость навалилась такая, что даже тяжело было пошевелиться. Влада, ощущая, как холодеет под щекой залитая слезами простыня, некоторое время боролась с сонливостью. Та победила быстро: в ушах пронзительно загудело, а тело ощутило такую легкость и невесомость, будто скользнуло с огромной ледяной горки куда-то вниз…

* * *

Вокруг продолжало шуметь, но это уже был не гул в голове. Просто шум дождя, летнего и теплого, который налетает внезапно, принося с собой острый запах озона, радуги и ощущение беспричинного счастья. Струи дождя пели, танцевали вокруг и играли, меняясь местами, исчезая и появляясь снова.

Это не было реальностью, и в то же время не было и сном. Здесь было хорошо, и ощущение какое-то очень знакомое.

««А когда такое было со мной?» – Влада вдруг вспомнила: да каждый раз, когда в самые плохие моменты жизни рядом появлялся Егор. Его присутствие – как спасительный остров во время шторма, в котором тонули все надежды, уходили на дно мечты. Еще несколько секунд назад она задыхалась от слез – а теперь ее отчаяние будто кто-то смахнул рукой.

Мир вокруг прорисовался четче, и сквозь пелену дождя Влада узнала родной двор на Садовой улице. Гроздья цветущей сирени нещадно било тяжелыми струями, асфальт кипел бурными реками.

Влада стояла посредине, боясь сдвинуться с места. Это был тот самый сон, только теперь она находилась не в кухне с дедом, а во дворе. И та самая гроза – сейчас она была в самом разгаре!

Все повторялось, только с другой точки зрения: вот пробегает мимо рыжий кот, прижав уши и направляясь под навес под подъездом.

Сейчас здесь появится и Егор.

Влада стояла под дождем, боясь шевелиться и даже дышать. Потому что в подворотне у входа во двор мелькнула фигура в зеленой рубашке.

Это был он – Егор, который бежал сквозь дождь с букетом сирени.

Боялась даже окликнуть, чтобы не нарушить все это хрупкое видение.

– Егор… – беззвучно прошептали только губы.

Он услышал и обернулся, показав в улыбке белые зубы. Помахал рукой, подзывая к себе.

Влада приблизилась, не дыша, не зная, как заговорить с этим видением.

Тролль молча ждал, поглядывая на нее, но больше не улыбался – ждал от нее первых слов.

– Извини что я надела твою рубашку. Можно?

В ответ только кивок и короткая улыбка. Как, как можно спросить у того, кто сейчас совершенно спокоен: ««Тебя убила некромагия, как теперь тебя спасти?!» Вдруг Егор испугается, вспомнит, и видение ускользнет, больше никогда не вернется.

– Здесь очень хорошо, – вдруг не сдержалась Влада. – Но там без тебя всем плохо, всем. Егор, если бы ты подсказал мне, как сделать так, чтобы ты смог вернуться. Дай мне знак, любой – я догадаюсь, пойму.

И снова молчание. А вдруг в этом видении он так ничего ей и не скажет?!

Самое страшное, что с каждой секундой дождь усиливался, и фигура тролля становилась все более нечеткой.