Тиффани зевнула:

— На что мне смотреть?

— Слови пару снежников, — ответил Явор. — Нае, не на лапу, а то быро протают.

Тиффани потянулась к столу, чтобы взять дневник. Дневника на месте не оказалось. Она пошарила вокруг — может, упал на пол? Вспыхнула спичка, и Явор Заядло зажёг свечу. Тиффани огляделась — вот же он, дневник, лежит на месте, будто и не исчезал никуда, только подозрительно холодный на ощупь. Явор смотрел на неё с самым невинным видом — верный признак, что провинился.

Решив, что вопросы можно задать и потом, Тиффани взяла дневник и высунула его в окно. На обложку опустились несколько снежинок, и она поднесла дневник к глазам, чтобы рассмотреть их.

— Снежинки как сне… — Она осеклась. — Ой, нет! Должно быть, это какая-то шутка!

— Нды? Ну, мож и так сказануть. Токо это как есть его шутковина.

В свете свечи Тиффани уставилась на снежинки, падающие за окном.

Каждая снежинка была Тиффани Болен. Маленькая, ледяная, искрящаяся Тиффани Болен.

Внизу от души расхохоталась госпожа Вероломна.

Ручку на двери спальни, расположенной на самом верху башни, зло дёргали и трясли. Роланд де Чуваукли (произносится «Чуффли»; он не выбирал себе фамилию) старательно не обращал на это никакого внимания.

— Чем ты там занят, мальчик мой? — раздался сварливый голос, приглушённый толстой дверью.

— Ничем, тётя Данута, — ответил Роланд, сидя за письменным столом и не поворачивая головы.

Чем хороша жизнь в замке — в его комнатах нетрудно запереться изнутри. На двери Роланда были три железных замка и два засова в руку толщиной.

— Послушай, твой отец кричит, чтобы тебя привели! — вмешался другой голос, ещё более сварливый.

— Скорее уж шепчет, тётя Араминта, — спокойно отозвался Роланд, надписывая конверт. — Он кричит, только когда вы натравливаете на него лекарей.

— Это для его же пользы!

— Да, но он криком кричит, — упрямо сказал Роланд и облизал клапан конверта.

Тётя Араминта снова потрясла ручку двери:

— Неблагодарный мальчишка! Ты помрёшь тут с голоду! Мы пришлём стражу — пусть взломают дверь!

Роланд вздохнул. Людям, которые строили этот замок, не нравилось, когда их двери взламывают. Чтобы снести дверь, надо было сперва затащить на самый верх башни по узкой винтовой лестнице тяжёлый таран, а потом придумать, как с его помощью одолеть четыре слоя дубовых досок, сделавшихся от времени крепкими, как железо. При том, что на верхней площадке нет места, чтобы как следует размахнуться тараном. Даже один человек мог с лёгкостью оборонять эту комнату много месяцев, при условии, что у него будет достаточно провизии. За дверью поворчали ещё немного, потом шаги удалились вниз по лестнице. Чуть позже Роланд услышал, как тётки уже не в первый раз орут на стражников.

А что толку на них орать? Сержант Робертс и его армия1 терпеть не могли, когда ими командовали тётки. Конечно, все знали, что, если старый барон помрёт, прежде чем его сыну исполнится двадцать один год, тётки будут на законных основаниях распоряжаться в замке до самого совершеннолетия Роланда. Однако [7] пока барон болен, он не мёртв. В такие дни, конечно, опасно быть строптивым стражником, но сержант и его ребята умели, когда нужно, становиться глухими, тупыми, забывчивыми, рассеянными, нездоровыми или, в случае Кевина, иноязычными стражниками.

Грабительские вылазки на кухню Роланд обычно совершал в самые глухие ночные часы, когда все в замке спали. Заодно он заходил навестить отца. Лекари пичкали барона какими-то одурманивающими снадобьями, но Роланд всё равно брал его за руку и какое-то время сидел у постели. От этого на душе становилось немного легче. Обнаружив в комнате больного банки с осами или пиявками, он выбрасывал их в замковый ров.

Он задумчиво посмотрел на конверт. Возможно, стоит рассказать Тиффани о том, что здесь творится, но эта мысль ему не нравилась. Тиффани расстроится и может попытаться снова его спасти, а это будет неправильно. Он должен справиться сам. Кроме того, это не он заперт в башне. Это они заперты снаружи. Пока он удерживает башню, в замке есть хотя бы одно место, куда его тётки не смогут ворваться, где они не будут рыться и грабить. Роланд прятал под кроватью оставшиеся серебряные подсвечники, нерастащенное старинное столовое серебро («Мы отправили его на оценку», — сказали ему) и шкатулку с мамиными драгоценностями. Шкатулку он забрал слишком поздно: обручальное кольцо и серебряное ожерелье с гранатами, доставшееся маме по наследству от его бабушки, уже исчезли.

Но завтра ему придётся встать пораньше, чтобы сесть на коня и отвезти письмо в Дверубахи. Ему нравилось писать Тиффани. Когда он писал, мир становился лучше, потому что упоминать о плохом совсем не обязательно.

Роланд вздохнул. Как бы он хотел поведать Тиффани, что отыскал в библиотеке книгу легендарного генерала Тактикуса (что интересно, это именно он изобрёл тактику) под названием «Осада и как её выдержать». Кто бы мог подумать, что такая старая книга может так пригодиться! Генерал напирал на важность провизии, поэтому Роланд основательно запасся лёгким пивом, увесистыми палками колбасы и тяжёлым гномьим хлебом, который очень удобно сбрасывать врагам на головы.

Он оглядел свою комнату. На стене висел портрет матери — Роланд принёс его из подвала, куда его убрали тётки («Пока его не отчистят», — объясняли они). Рядом, если знать, куда смотреть, можно было разглядеть прямоугольник размером с небольшую дверь, камни там были чуть-чуть светлее, чем везде. А канделябр поблизости висел немного криво.

Жизнь в замке имеет множество преимуществ.

Снаружи пошёл снег.

Угнездившись в соломенной кровле домика госпожи Вероломны, Фигли вглядывались в падающие снежинки. В тусклом свете, умудрившемся просочиться сквозь закопчённые окна, было видно, как порхают в воздухе крохотные Тиффани.

— Типа, пусть снежинки грят за тебя, — сказал Громазд Йан. — Ха!

Туп Вулли поймал одну на ладонь:

— Ну, чепунец колом у него точь-в-точь как у ней вышел. Должно быть, нашая мала громазда карга ему оченно по сердцу…

— Разбредовина сплошная! — вспылил Явор Заядло. — Он же ж зима! Он же ж сплошь снеги, лёды, морозы и вьюги. А она просто мала громазда девчура! Ну кака-така он ей пара? Так иль нет, Билли? Билли?

Гоннагл с рассеянным видом смотрел на падающий снег, покусывая мундштук своей визжали. Мысли его явно были где-то далеко, однако Явору Заядло всё же удалось, как видно, до них докричаться, потому что Билли ответил:

— Да что он вообще знает о людях? Жизни в Зимовее меньше, чем в малой козявице, но он могуч, как море. И вдруг он начинает сохнуть по нашей карге. Почему? Что она для него значит? Чего ещё от него ждать? Одно я тебе скажу, Явор: снежинки — только начало. Зырить надо в оба. Эт’ всё может большой бедой обернуться.