— Тринадцать дюжин сосисок, пожалуйста, — сказала Тиффани. — Готовых, с доставкой.

Убеждённости в своей правоте на лице мясника поубавилось.

— Так ты уверена, что она скоро умрёт?

— Нет. Но сама она уверена.

А пекарь сказал:

— Разве ты не знаешь про её часы? Госпожа Вероломна сделала их себе, когда её сердце остановилось. Эти часы у неё навроде механического сердца.

— Правда? — спросила Тиффани. — Но если её сердце остановилось, почему она не умерла и как оставалась в живых, пока делала себе новое, механическое?

— Волшебным образом, конечно, — не смутился пекарь.

— Но дело сердца — качать кровь, а часы-то не в груди госпожи Вероломны, они снаружи, — возразила Тиффани. — И никаких… трубочек от них к ней не идёт.

— Они качают кровь волшебным образом, — медленно, как маленькой, объяснил пекарь и недоверчиво посмотрел на Тиффани. — Какая же ты ведьма, если таких простых вещей не знаешь?

Та же история повторилась и в других местах. Похоже, мысль о том, что госпожи Вероломны больше не будет, просто не умещалась у людей в головах. «Старой ведьме сто тринадцать лет, — возражали они, — слыханное ли дело, чтобы человек помирал в таком возрасте?» «Она решила над нами подшутить», — говорили они. Или: «У неё есть свиток, подписанный кровью, и там сказано, что она будет жить вечно. Или: «Она помрёт, только когда у неё украдут часы». Или: «Всякий раз, когда за госпожой Вероломной приходит Мрачный Жнец, она говорит ему, что её зовут как-нибудь не так, и отправляет его к кому-то другому». Или: «Может, она просто не очень хорошо себя чувствует?..»

К тому времени, когда Тиффани обошла всех, кого было велено, она уже и сама сомневалась, правда ли старая ведьма скоро умрёт. Но госпожа Вероломна говорила об этом с такой уверенностью… А когда человеку сто тринадцать лет, удивляться следует не тому, что он умрёт послезавтра, а тому, что он жив сегодня.

Поглощённая мрачными мыслями, она отправилась на шабаш.

Раз или два Тиффани ловила себя на ощущении, что за ней наблюдают Фигли. Она не могла сказать, каким образом чувствует их присутствие. Этому просто учишься со временем. А заодно учишься мириться с этим, насколько это возможно.

Когда она пришла, остальные ведьмочки были уже на месте и даже успели разжечь костёр.

Некоторые думают, что «шабаш» означает «сборище ведьм». И верно, в словаре именно так и написано. Но более правильным словом для сборища ведьм было бы «препирательство».

Как бы там ни было, большинство ведьм, которых знала Тиффани, словом «шабаш» не пользовались. Зато им пользовалась госпожа Увёртка, причём постоянно. Это была высокая, тощая и довольно-таки колючая ведьма. Она носила очки в серебряной оправе на тонкой цепочке и любила словечки вроде «аватар» и «знамение». А Аннаграмма, заправлявшая шабашом, потому что сама его когда-то придумала и потому что у неё была самая высокая шляпа и самый пронзительный голос, была лучшей (и единственной) ученицей госпожи Увёртки.

Матушка Ветровоск всегда утверждала, что по части магии Летиция Увёртка — просто волшебник в юбке. И в самом деле, Аннаграмма вечно приносила с собой на шабаш целую охапку книг и волшебных палочек. Девочки обычно выполняли несколько ритуалов, чтобы отделаться от неё, а на шабаш ходили, потому что это был повод повидать подруг. Пусть даже подругами они были лишь постольку, поскольку во всей округе им больше не с кем было открыто поговорить и некому пожаловаться на свои беды.

На шабаш собирались в лесу, даже когда выпадал снег. В лесу было нетрудно набрать дров для костра, а одевались ведьмы всегда тепло. Даже летом полёты на мало-мальски серьёзной высоте заставляют поддевать куда больше тёплого белья, чем отваживается нарисовать воображение, а порой и привязывать пару грелок.

Когда Тиффани подошла, вокруг костра летали три небольших огненных шара. Их наколдовала Аннаграмма. С их помощью можно уничтожить врагов, сказала она. Остальные девочки чувствовали себя неуютно. Это была магия волшебников, явная и опасная. Ведьмы предпочитают уничтожать врагов взглядом. Что толку убивать врага? Как же тогда он, а точнее, она узнает, что ты победила?

Поплина Бубен принесла целый противень изнаночных кексов — самое то, чтобы согреться промозглым днём.

Тиффани сказала:

— Госпожа Вероломна говорит, что умрёт в пятницу утром. Говорит, ей откуда-то это известно.

— Как жаль, — отозвалась Аннаграмма без особого сожаления. — Хотя ей ведь было очень много лет.

— Ей и сейчас много лет, — сказала Тиффани.

— Эмм, это называется «Зов», — пояснила Петулия Хрящик. — Старые ведьмы чувствуют, когда приходит их срок. Никто не знает, как и почему. Просто чувствуют.

— А у неё по-прежнему стоят в комнате черепа? — спросила Люси Уорбек. Сегодня она собрала волосы в узел, использовав вместо шпилек нож и вилку. — Я их просто видеть не могла. Казалось, они всё время как бы таращатся на меня!

— А я сбежала, потому что она использовала меня вместо зеркала, — поёжилась Лулу Зайка. — С тобой она тоже так делает?

Тиффани вздохнула:

— Да.

— Я наотрез отказалась идти к ней, — сказала Гертрудда Утихни, вороша костёр. — Если без позволения покинуть наставницу, тебя никто больше в ученицы не возьмёт. А вы знаете, что, если сбежишь от госпожи Вероломны, даже пробыв в её доме всего одну ночь, тебе и слова не скажут, просто подберут новое место?

— Госпожа Увёртка говорит, черепа, вороны и прочее — это переходит все границы, — заявила Аннаграмма. — Окрестные жители буквально опасаются за свою жизнь!

— Эмм, а что будет с тобой? — спросила Петулия у Тиффани.

— Не знаю. Наверное, меня отправят к кому-нибудь ещё.

— Бедняжка, — сказала Аннаграмма. — Кстати, госпожа Вероломна, случайно, не говорила, кому достанется её дом? — спросила она с невинным видом, словно этот вопрос только что пришёл ей в голову.

В наступившей тишине было слышно, как шесть пар ушей чуть не скрипят от напряжения, приготовившись ловить каждое слово. Учениц в округе, конечно, было немного, но ведьмы живут долго, и каждая начинающая ведьма мечтает перебраться в свой собственный домик. Пока у тебя нет домика — не видать тебе уважения как своих ушей.

— Нет, — сказала Тиффани.

— Даже не намекала?

— Нет.

— Она ведь не говорила, что он станет твоим, нет? — резко спросила Аннаграмма.

Иногда её голос начинал по-настоящему действовать на нервы. Даже простое «привет!», произнесённое таким голосом, прозвучало бы как обвинение.

— Нет!

— Ты всё равно ещё не доросла до собственного дома.

— На самом деле возраст как бы и не важен, — вмешалась Люси Уорбек, — По крайней мере, нигде ничего такого не написано.