– Ну трогайте его, если хотите, – сказала я, улыбаясь.

После обеда я засуетилась: притащила Любовь Григорьевну в приемную и посадила ее на стул около кабинета Селезнева.

– А где у нас опять Петрович? – спросила я. – Мог бы и появиться, чтобы хоть вас поздравить.

– Не знаю, он стал что-то реже приходить и даже не предупреждает ни о чем.

– Тем лучше.

– Почему?

– Зачем мне так много начальников?

Я сунула в руки Зориной первую попавшуюся папку и сказала:

– Что бы ни происходило, вы сидите и изучаете эту дребедень, на меня особого внимания не обращайте, как будто вы заняты, понятно?

– Да, но зачем все это?

– Любовь Григорьевна, вы же умная женщина?

– Да.

– Вы ведь все можете?

– Да.

– Вы хотите замуж за Крошкина?

– Да… то есть нет, то есть… опять эти твои штучки!..

– Слушайтесь меня, вот и все.

Я села за стол, взяла стопочку бумажек для заметок, на каждой написала одно и то же и сложила их в красивенькие маленькие треугольнички.

Любовь Григорьевна время от времени поглядывала на мои действия и нервно щурилась.

– Сколько лет нашей фирме?

– Лет пять.

– Отлично!

Я набрала номер Крошкина и сказала:

– Илья Дмитриевич, это Аня. У нас тут беспроигрышная лотерея, Валентин Петрович велел организовать, в субботу пять лет нашей фирме, вот и балуем сотрудников, вы уж зайдите, пожалуйста.

– Ты что делаешь? – забеспокоились тоненькие очки на тоненьком носу.

– Я даю вам обоим шанс! Иногда, чтобы разглядеть чьи-то глаза в толпе, нужно просто поднять от земли голову. У меня есть подруга, Солька, она учительница ботаники, я как-нибудь попрошу ее рассказать вам о брачных играх между животными. Сидите и изучайте папочку.

– Но ботаника не занимается… – начала Любовь Григорьевна, но я остановила ее взглядом.

Крошкин пришел минут через пять.

– Спасибо, что пришли, – заулыбалась я, – а то никого не дозовешься.

Я положила треугольнички в ряд и сказала:

– Тяните, лотерея все равно беспроигрышная, так что больно не будет.

Илья Дмитриевич улыбнулся и решительно взял судьбоносную бумажку. Собственно, судьбоносными были все бумажки.

– Ну так разворачивайте и читайте, – потребовала я.

Шея директрисы стала предательски расти в длину: любопытство брало свое. Я забарабанила пальцами по столу, давая ей понять, что подобное поведение неуместно. Любовь Григорьевна вздрогнула и ушла с головой в папку.

– Два билета в театр, – объявил Илья Дмитриевич.

– Поздравляю! – сказала я и торжественно пожала руку намеченному мужу своей директрисы.

– Спасибо.

– Вы уже решили, с кем пойдете? – поинтересовалась я, доставая билеты из верхнего ящика стола.

Здесь я здорово рисковала, ибо от его ответа зависела не только судьба Зориной, но и ее дальнейшее психическое состояние.

– Нет… – замялся Илья Дмитриевич. – Мне как-то даже не с кем…

Я вздохнула с облегчением, возвела глаза к небу, мысленно подпрыгнула и также мысленно заискрилась от удовольствия. Любовь Григорьевна, по-моему, вообще перестала дышать.

– О! Так что ж тут думать, не пропадать же билетам? Любовь Григорьевна, вы что делаете в это воскресенье?

– Что? – Любовь Григорьевна поправила очки.

Кто сказал, что у нас мало талантливых актрис? Да вы просто не там ищете: вот посмотрите, посмотрите, что с людьми делает любовь, это же полное перевоплощение, это же абсолютное соответствие предложенному образу. Любовь Григорьевна, вы молодец!

– У вас на воскресенье планы есть? – спросила я, поглядывая на Крошкина.

Он был спокоен, и перспектива провести вечер с Любовью Григорьевной его, по крайней мере, не пугала.

– Нет, пока нет.

– Так идите с Ильей Дмитриевичем в театр.

– А что за спектакль? – поинтересовалась Любовь Григорьевна.

Нет, ну ведь может, когда захочет!

Билеты были Альжбеткины, я уж не знаю, на какие спектакли они ходят с Федором Семеновичем, могу только надеяться, что не на эротические. Я нервно перевернула билеты и вздохнула с облегчением:

– «Двенадцатая ночь», Шекспир, между прочим.

– Я буду рад, Любовь Григорьевна, если вы согласитесь, – вмешался в разговор Илья Дмитриевич.

Тут-то она и растаяла.

– Давайте сходим, – очечки сжались от страха и счастья одновременно.

– Вот и отлично, – подвела я итог.

Где-то в глубине души я и не сомневалась в успехе, и теперь, когда за Крошкиным закрывалась дверь, я, охваченная абсолютной нирваной, плюхнулась в кресло.

– Как это все возможно?.. – забормотала Любовь Григорьевна. – Ты хоть понимаешь, что сейчас произошло?

– Что-о-о? – пропела я.

Любовь Григорьевна медленно подошла к своему кабинету, обернулась и сказала:

– Таких, как ты, больше нет!

Я не знаю, что она имела в виду, но, в принципе, это правда: таких ненормальных больше нет.

Фуршет устроили на первом этаже в столовой, и, надо сказать, ничего интересного не было. Все отчего-то жались, налегали на закуску, хотя нормальные люди на подобных мероприятиях налегают на выпивку, танцы были, как на партийном собрании, то есть их вовсе не было, а разговоры велись исключительно о работе. Мое предложение поговорить о сексе никто не поддержал. Счастливые люди, наверное, у них столько этого секса, что и говорить о нем не хочется. Реакция на мое предложение вообще оставляла желать лучшего: Любовь Григорьевна нервно заикала, Люська захихикала, Носиков покраснел почему-то в области шеи, а волшебный Семенов подсел ко мне уже после третьей рюмки водки.

Мне кажется, что он никак не может определиться по отношению ко мне, наверное, мечется между мыслями:

а) она запала на меня и заигрывает;

б) она ждет от меня первого шага;

в) она хочет, но боится.

Бедный, бедный Борис Александрович, он и не знает, что есть еще:

г) ненавижу, потому что ненавижу;

д) прибью, но попозже;

е) клопов давить – не самое любимое занятие… Они воняют!

– Если тебе не с кем поговорить, – заботливо начал Семенов, – то я могу тебя послушать.

– Да, я как раз хотела вас спросить, – мило улыбаясь, начала я, – а правда ли, что импотенция стучится в дверь к блондинам раньше, чем к брюнетам?