также снижалась по мере продвижения к океану, хотя она и в принципе была в это время очень низкой по всей области антарктического архипелага, поэтому сырость, надуваемая ветром с моря не делала снег тяжёлым и липким, а создавала довольно упругую плотность в местах особого скопления и наезжая на такие, надуваемые ветром ступени, «Supplanter» Андрэ успешно брал их накатом сверху, а не вяз, врезаясь внутрь этой снежной массы.

Так, пробиваясь вперёд, ещё через час Андрэ почувствовал хороший боковой удар резким порывом ветра в корпус машины. Это был первый сигнал о том, что он подошёл к шторму лицом к лицу. Скорость равномерно спадала и сейчас уже была на отметке в сто сорок узлов. Напряжение нарастало ещё сильнее, так как двигатели работали на максимуме уже практически десять часов и сейчас больше сопротивлялись буре, чем разгоняли машину. Несколько раз Андрэ заметил помехи в работе электроники, которая оказалась чувствительной к повышенной сейсмической активности, а именно к магнитным аномалиям, возникающим внутри шторма. Это была очень серьёзная помеха, которая создавала дополнительную опасность отклонения от правильного курса. Сновигатор то и дело получал резкие удары ветром по разным сторонам фюзеляжа, луч фар не пробивал летящий навстречу шквал снега дальше, чем на тридцать метров, и на такой скорости можно было говорить о том, что Андрэ двигался практически вслепую, исключительно по приборам, которым тоже нельзя было полностью доверять. Это касалось в данный момент именно ультразвукового сонара, с помощью которого можно было хоть как-то предотвратить возможное столкновение с дюной или ещё каким-нибудь препятствием. Всё это вместе с его общим состоянием создавало какую-то тяжёлую гипнотическую зацикленную функцию окружающего пространства внутри кабины. Каждый раз Андрэ сталкивался с мыслью о том, что вот теперь судьба приготовила ему новый ад, в виде странного механизма, внутри которого он должен сидеть и послушно прорезать серое пространство впереди себя до изнеможения. Отгонять такие мысли было тяжело, потому что не понятным оставалось, помогают они ему в решении его задачи или же являются сигналом к более опасному психологическому состоянию. В целом ему было всё равно, лишь бы продержать этот темп хотя бы ещё сорок минут. Наравне с оптимизмом приближения к станции вырастала паника от ошибки курсовой навигации. Промахнуться мимо заданных координат было чревато самыми тяжёлыми последствиями. Продвигаясь всё дальше и дальше вглубь этой серой Вакханальи, он всё больше и больше терял уверенность в том, что идёт по правильному курсу и спутниковая навигация не отводит его в сторону из-за магнитных помех. И вот уже, спустя сорок пять минут, судя по монитору штурман — локации, станция должна была быть перед ним, но ничего похожего вблизи не возникало. Оставалось только двигаться вперёд, так как маневрировать в поисках каких-либо коммуникаций с учётом скорости и погодных условий было абсолютно абсурдным. Внезапно послышался надрывистый высокочастотный звуковой скачок с последующим спадом, табло с показаниями тяги замигало красным цветом, оба двигателя заглохли. Это было самым критическим моментом для Андрэ, который даже не знал, правильно он движется к цели или его отнесло в какую-то сторону на неизвестное расстояние.

Сделав буквально один облегчающий вздох с опущенными вниз руками и головой, чтобы хоть немного сбросить общее напряжение и не заснуть при этом, Андрэ сразу же начал пробовать перезапуск силовых агрегатов. Системы тяги не поддавались никаким попыткам вновь восстановить их работу. Перегрев ионизаторов и низкое давление рабочей смеси в обоих контурах не создавали необходимую динамику ионизирующей вспышки для старта ведущих турбин. Сновигатор Марсо стоял, как героически поверженный воин, один на поле боя, из его сопел ветер порывами сдувал обильный пар от тающего снега, задуваемого в них с разных сторон. Вмиг он осознал, что у него теперь остался только один продуктивный выход — это сорваться вперёд и бежать, как можно дальше и быстрее, вот только бежать в такую погоду у него наврядли получилось бы. Он быстро выскочил из кабины, грубо сдёрнув коммутационный шлейф от своего гермошлема, и выставив на экране нарукавного кибер-модуля цифровой компас, двинулся напролом ветру и снегу по сугробам, высота которых в некоторых местах доходила почти до колена. Он старался идти очень быстро, периодически сверяясь по компасу с направлением и отслеживая время, которое осталось у него в запасе.

Теряя всякую надежду на достижение конечной цели, Андрэ уже практически смирился с настигающей его мыслью о том, что весь пройденный путь и все его неимоверные усилия закончились вот так вот безнадёжно и даже глупо. Что он просто идёт куда-то абсолютно бессмысленно, тратя последние силы попусту и ничего больше не в состоянии придумать. Порывистый ветер с сырым тяжёлым снегом то сносил его в сторону, то толкал вперёд, то совсем не давал идти. А он всё также продолжал и даже делал попытки ускориться, где это было возможно. Он думал о вероятном исходе, о том, что, наверное, просто упадёт в конце в снег, выбившись из сил, и замёрзнет здесь, а там где-то в этом секторе ещё возможно жива его любимая Бенедикт, которая надеется на то, что он придёт и спасёт её. Эти мысли уже не злили его и не будоражили привычную внутреннюю эксцентричность. А как утомительный пастырь, провожающий на эшафот, сопровождали его в этом последнем абсолютно тщетном рывке, кроме которого ему больше ничего и не осталось.

Андрэ посмотрел на часы, прошло двадцать минут с тех пор, как он покинул свою машину. Приблизительно рассчитав среднее расстояние, которое он преодолевает за одну минуту, он пришёл к выводу, что двигался всё это время достаточно быстро, чтобы пройти дистанцию, длиной около мили. Перед ним расстилалась широкая снежная дюна, обходить которую вокруг было ещё хуже, чем пересекать подъёмом к вершине. Он с трудом и тяжёлой тоской окинул её взглядом, а затем начал взбираться по уклону. Сделав несколько шагов, он понял, что стоя этого не выполнить, и упав на руки, начал как паук карабкаться вперёд, используя уже все четыре свои конечности. Перемещаться так было гораздо легче и быстрее. Когда же, наконец, он достиг высоты, его взгляду предстала огромная равнина, с нескольких сторон окружённая такими же дюнами и чем-то тёмным посередине вдалеке всего этого серого пространства, меняющего свой оттенок и концентрацию, как летящий пчелиный улей. В момент его нервы даже сотрясло от очень знакомого расположения дюн, а то, что было там вдалеке посередине, совершенно не вписывалось в общую структуру окружающего ландшафта, а было явно чем-то искусственно созданным, абсолютно лишним с неправильными формами, не соответствующими покатым