дед согласится. Къятта бросил на давнего противника взгляд, пытаясь понять, что тот думает на самом деле, но молодой человек лишь задумчиво смотрел перед собой и видел явно не стену и не огни. Он не выказал ни разочарования, ни стыда, ни страха. И это портило торжество.

**

А вот и знакомая морда — мозаика. Ей Огонек обрадовался. Да и она, казалось, довольно прижмурилась, видя полукровку.

— Ну, здравствуй, — тихо сказал он, касаясь пальцами прохладных камушков.

Полукровка заново осваивал дом, покинутый два года назад. Полукровка принес в него свое настоящее имя, но чувствовал, что не хочет слышать его здесь.

Настороженно оглядывался, когда шел по узорчатым ровным плитам. После коридоров и уступов Ауста, каморок бедноты Тейит здесь казалось неправдоподобно просторно. А ведь это лишь часть дома, та, куда ему разрешали заходить в прошлое пребывание здесь. Часть дома, где жил или чаще всего появлялся Кайе. Сейчас тот был на Совете, а Огонька отпустили бродить, словно ручную йука.

Тишина, сладкие, монотонные запахи сада. Самые ранние, предвесенние еще цветы — и рядом с ними мелькают разноцветные молнии, крохотные длиннохвостые птички. Нектарницы…

Никто не остановил, пока Огонек шел через сад.

Не ощутил нужды в провожатых: дом не изменился ничуть. Свою комнату — знал, что снова велели туда поселить — нашел без труда. Будто и не было двух весен: та же кровать, накрытая циновкой, и циновка вроде бы та же — с каймой-изображением полевых работ; присел на покрывало, тронул пальцем золотистые нити. И не поверишь, что дом этот, воплощение спокойствия, на деле пристанище людей с недобрым огнем в крови. Будто южане стремятся уравновесить свою страсть — покоем.

В его душе покоя не было. Ему уже приходилось и плыть по течению, и выбирать, и второе нравилось куда больше, хоть и недавний выбор привел к краху всего. Я не стану жить здесь… бесцельно, как растение в кадке, думал он. Ему уже пятнадцать. Кайе сказал, что связь можно разделить — и чем он будет заниматься потом?

Больше всего он хотел бы, как раньше, лечить бедняков; но стоило еще в пути заикнуться об этом, и Кайе даже слушать не стал.

— Что за бред ты несешь! — вспыхнул былой товарищ. — Не понимаешь, к чему приведет? Или с тобой каждый раз отряд посылать, для охраны? Или мне за тобой ходить, как на привязи? И ради кого бы! Обойдешься.

Продолжать в то миг было бессмысленно. Огонек постарался скрыть досаду и кротко попросил — быть может, найдется какой-тоспособ?

“Ладно, потом”, — с досадой ответил Кайе.

И на том спасибо.

А сейчас Огонек сидел на лежанке и думал. Получалось не очень — дом отвлекал, казался таким расслабляющим, уютным, а он сам, как ни крути, очень устал. До сих пор казалось — покачивается, как на грис.

Дождевой звон браслетов прервал его мысли. На пороге возникла Киаль, с перламутровой улыбкой и заплетенными в сложные косы волосами.

Увидев ее, едва сумел пробормотать слова приветствия. Потом сообразил вскочить. А она рассмеялась, и золотой узор на щеках — не видел на ней раньше такого украшения — засиял радостно.

— Ох, мальчик, доставил ты нам хлопот! Но как же я рада, что ты вернулся!

Киаль обошла его кругом, повернула, положив на макушку пальцы:

— Ты вырос! Уже ростом с Кайе. Но не так уж и изменился. Многих через два года и не узнать, — она вновь рассмеялась. Потом села на лежанку вместо него и принялась расспрашивать, обо всем, подробно. Огонек говорил, испытывая неловкость из-за того, что она так близко.

— Ты не пошла к Дому звезд, ала? — спросил, когда выдался перерыв в вопросах.

— Чем толкаться там под дверью, я выбрала поговорить с тобой, — улыбнулась она, и кликнула девушку, велела принести еду и питье, и долго еще продолжала расспросы. Он уже не стоял, а сидел на полу, как в ее покоях когда-то.

Что-то он рассказывал подробно и честно, о чем-то умалчивал, но откровенной лжи избегал. Не хватало еще запутаться в собственных выдумках!

Потом она убежала, в сверкании золотых нитей и звоне браслетов. Такая красивая, лучше, чем сохранила память. И, кажется, искренне ему рада. Огонек внезапно вспомнил Атали — смешную, неловко-заносчивую, и обидеть ее было так легко. А потом сама приходила. Птенчик неоперившийся. По ней он будет скучать. А Киаль… Надо попробовать с ней подружиться. И еще с кем-нибудь. Если, конечно, тут могут дружить с полукровкой.

**

Земли Тейит

Копыта грис скользили по глине; уставшее, животное отказывалось повиноваться. Но девушка понукала грис, пока та не свалилась на склоне, поросшем скудной сероватой травой. Девушка успела соскочить, чтобы не оказаться придавленной мохнатой тушей. Но и тогда — дергала за узду, кричала, пытаясь поднять обессилевшего скакуна. Закрытые, печальные веки грис еле подрагивали, морда была вся в пене.

— Сын плешивой змеи! — со слезами в голосе бросила девушка, и побежала вниз, не щадя ног, прямо по острым стеблям.

Может быть, в ином состоянии она потребовала бы суда Тейит, высшего, когда собираются все взрослые отпрыски четырех ветвей, потребовала бы, если б ее не заставили молчать — и плевать, насколько разумной зовется такая попытка. Но сейчас ее хватило лишь на одно: отвязать могучего самца грис и мчаться в ночь, без дороги. Животное само выбирало путь. А теперь издыхало на склоне.

В короткие мгновения передышки Этле сидела, обхватив руками колени, а один раз принялась безудержно смеяться. Над собой, над Айтли, который верил всем — и сестре, над Лачи, который лелеял грандиозные замыслы и потерпел поражение. Поднявшись, девушка снова торопилась куда-то — не на юг, не на север; к морю. Этле, Раковинка перламутровая, вспомнила о нем, не виденном никогда — и думала только о нем. О большой воде, такой же большой, как человеческая глупость и подлость. Только она смоет липкую невидимую грязь с Этле, успокоит девушку навсегда. Соленая его вода — все невыплаканные слезы мира. Все те слезы, что сама она не сможет пролить, не хватит ни сил, ни глаз. Но, если хоть одна капля скатилась по щеке брата, а ведь было такое в детстве — она эту каплю отыщет, и близнецы уже не расстанутся.

А Лачи… он вот-вот будет в Тейит и не получит такого удовольствия — увидеть ее и убедиться, что племянница так и бродит по коридорам беспомощной дурой.

Девушка не думала, что