Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Я не стану никого заманивать в ловушку! — ощерился пленник.
— Дурак, — сказал Ийа. — Эта встреча в его интересах, а вот ловушка — ни в чьих. Ну, убьем мы Лачи или захватим, и что? Навяжем войну себе на голову, а Хрустальную ветвь возглавит кто-то другой. Лачи по крайней мере умен. Сделаешь?
— Нет, — сказал пленник.
— Ладно, здесь есть и еще шпионы Тейит, о них мне тоже известно. А ты будешь умирать до того времени, пока я не вернусь после встречи с Лачи. Сам посчитай, сколько времени это займет. Можешь думать до вечера, потом я тебе покажу, что имею в виду. А твоя семья… она далеко, но ты уверен, что в безопасности?
Ийа повернулся к выходу, бросил:
— Думай. У тебя еще будет возможность согласиться.
**
Небо иссечено было полосами — темные узкие облака и светлые прорези между ними, удивительно ровные. Раннее утро, а воздух уже горячий, и птиц не слышно почти, только огромные черно-бронзовые жуки с гудением ныряют то по одну, то по другую сторону дороги.
— Не заставляй себя ждать, — сказала Тумайни Кайе, и тот кивнул. А это значило — полукровка останется в первые же сутки в городе без защитника. От стремления казаться гордым и независимым лицо Огонька свело в плохо сделанную маску.
Он придержал свою грис… и все-таки направил ее вперед, никому не дав увидеть заминки. А Кайе не заметил бы в любом случае — после разговора с Тумайни ускакал быстрее всей кавалькады, поехал впереди и больше не оглянулся.
Стрижи носились над самой рекой Читери; днем привычно уже пойдет дождь. Но ливни почти отступили, сегодня будет солнечный дождик — тот, что родился от солнца и грозовой тучки. Тем временем солнце поднималось выше, и хорошо, что закончился путь. Огонек помнил, какой впервые увидел Асталу со склона холма. Сейчас ехали другой дорогой, предместья начались постепенно, а потом и сам город, и не было зрелища белого чуда. Но кое-что узнавал.
Вот и арка, до боли знакомая; будто совсем недавно под ней проскакал Огонек, зажмурив глаза — тогда ему впервые показывали город. Улицы стали совсем чистыми, потянулись небольшие домики, потом сменяли друг друга рынки, площади, и снова жилые кварталы, дома становились богаче — и наконец вереница послов разделилась. Кайе со спутниками поехал отдельно. Вот и Дом Солнца, куда некогда привели Огонька, и нарядная светлая рощица, отделяющая улицы Рода.
Полосатый камень, бело-серый, затем светло-желтый, и еще оттенков песка и солнца, — и живая изгородь там, где нет стен. И снова стены. Ворота.
А на дорожке поджидает всадников человек.
Красно-коричневая кожаная безрукавка, бронзовая змея над локтем; а волосы распущены — вот это непривычно. Не изменился, даже показался моложе. Две весны назад Огонек был почти ребенком — сейчас расстояние сгладилось.
Встречающий чуть прищурился, всматриваясь — и Огонек успел заметить, как удивление сменила ярость. А потом Къятта перевел взгляд на младшего брата — и удивление снова вернулось ненадолго, уступив на сей раз место задумчивости. И трех ударов сердца не понадобилось, чтобы Къятта всмотрелся, обдумал увиденное и принял какое-то решение. И впрямь, по имени — Острие, Птица-охотник.
— Так и знал, что ты встретишь, думал, еще в предместьях, — сказал Кайе, спрыгивая наземь и бросая поводья подбежавшему слуге. Огонек видел — юноша наконец-то в себе не уверен.
— Незачем было разбивать ваш дружный отряд.
— Вы получили послание?
— Конечно. По счастью, птицу никто не съел, и она не заблудилась.
— Что говорят в городе?
— Тебя это всерьез заботит?
К ним приблизился человек — Хлау, вспомнил Огонек — и еще один, кажется, домоправитель, и Къятта решил не продолжать разговор при посторонних, коротко отдал пару распоряжений.
— А теперь к деду. Он не болен? — по-прежнему неуверенно спросил Кайе.
— Не болен — в своих покоях. Погоди с дедом.
— Но он ждет…
— Пойдешь к нему, но сначала — ко мне.
Огонька словно больше не существовало — ему не было сказано ни слова, и не отпущено ни одного взгляда — кроме самого первого.
Къятта провел брата за собой, в дальнюю комнату личных покоев. Там было просторно: не стремился тащить к себе всю дорогую мебель или утварь, какую видел, как некоторые. Узкое окно располагалось высоко, с внешней стороны его охраняли густые жасминовые кусты. Тут никто не мог подслушать, случайно проходя мимо или затаившись снаружи. Первым делом притянул младшего к себе и долго не размыкал рук. И тот — не вырывался. Гладить блестящие черные волосы и слушать сердце его — так можно простоять вечность. Но пора переходить к менее приятному. Жаль, своей рукой разбить нечастый кусочек мира и покоя. Но мальчишке нельзя забываться, возомнит себя сейчас невесть кем, и все. И без того чересчур самостоятельным стал.
— Рассказывай, — велел, но прежде сказал: — Ты представить не можешь, что тут было. Пару дней спустя после вашего отъезда одному из сновидцев Дома Солнца приснилась долина, устланная телами и залитая кровью доверху. Потом выяснилось, что тот же сон видели еще несколько человек, включая городского сумасшедшего… По мере того, как вы приближались к Долине Сиван, тут словно поветрие началось, каждый день выискивали все более зловещие знаки, один на стене возле нашего дома — изображение бешеного акольи. Деда едва удар не хватил, Арайа и Кауки попытались все грядущие беды свалить на него, хотя сами подержали твой отъезд. Птица прилетела вовремя, иначе ты бы, наверное, нашел на месте города кратер вулкана. А после письма всех словно схватили за ноги и потрясли, всё перевернулось у них в голове. Кауки и прочие попытались приписать всю заслугу себе — мол, как они дальновидны. Не сомневайся, — голос Къятты стал мрачным: — Если твоя выходка обернется для нас проблемой, тебя и всех нас обвинят снова.
— У меня выбора не было, — сказал Кайе. — Лачи выставил нас полными придурками. И еще… Он пытался меня убить.
— Даже не сомневался, что он попытается. А тебе, очевидно, скучно жилось, — сухо ответил Къятта. — Рассказывай.
— После. Мне надо подумать.
— В дороге не было времени? Рассказывай. Кстати, что ты мог сам до такого додуматься, они тоже не верят.
— А