Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– А в Оринф армия все равно придет изможденной, – сказал Гарель, почесывая подбородок.
Рован часто видел его смотрящим в сторону Оринфа, где сражался Эдион. Жив ли его сын – вот что тревожило Гареля.
– Солдаты хагана прошли хорошую выучку, – сухо возразил Фенрис. – Выдержат.
– Обходной путь лишь сильнее утомит их, – резонно заметил Лоркан.
– По последним сведениям, Перрант захвачен войсками Мората, – сказал Рован. Элида болезненно поморщилась. – Мы не рискнем слишком близко подходить к городу. Это чревато столкновением, а оно лишь оттянет наше прибытие в Оринф и обернется неоправданными потерями для армии хагана.
– Я уж не помню, сколько раз копался в картах, – Гарель махнул в сторону стола, где они лежали. – Никакого другого пути на Оринф нет. Все существующие проходят вблизи Перранта.
– Может, нам повезет и эта буря накроет весь Террасен, – предположил Фенрис. – Заморозит часть моратской армии.
Рован сомневался насчет такого везения. У него возникло ощущение, что полоса их удач осталась в прошлом – вместе с магической силой Аэлины.
Та смотрела на него, угрюмая и усталая. Он представлял, каково ей сейчас. Она отдала всю себя. Свою магию. Свою человеческую природу. Оттого у нее теперь такой взгляд, испуганный, как у раненого животного. В собственном теле Аэлина чувствовала себя гостьей.
Минувшей ночью Рован заново знакомил ее с разными частями ее же тела. И своего тоже. Прошел не один час, прежде чем в глазах Аэлины пропал испуг. Потом она извивалась под Рованом, принимая его толчки. Ему было не сдержать слез. Не успев долететь до ее тела, они испарялись. Слезы были и на ее лице, яркие, как серебро, озаренное пламенем. Рован помнил ее крепкие объятия.
Однако утром, когда он осторожно разбудил Аэлину поцелуями в шею и подбородок, во взгляде ее снова появился испуг.
Вначале шрамы, которые Маэва отняла у нее. Теперь ее смертное человеческое тело.
Аэлина отдала более чем достаточно. Рован знал: она готова отдать еще.
Снаружи послышался голос руккины: есть новость для королевы. Аэлина велела ей войти. Но разведчица лишь просунула голову внутрь. Снег густо покрывал ее капюшон, брови и ресницы.
– Ваше величество… ваши величества, – тут же поправила себя разведчица, заметив Рована.
Рован не стал смущать девушку и говорить, что он был и навсегда останется «вашим высочеством».
– Вы должны пойти, – запыхавшимся голосом продолжала разведчица. Вокруг нее клубился морозный воздух. – Все вы.
Выйти они смогли лишь через несколько минут: погода требовала изрядно утеплиться.
Шатры были наполовину занесены снегом. Снег лежал даже под деревьями. Разведчица повела их на край лагеря. Ветер швырял снежные вихри в лицо, заставляя нагибать голову и прикрывать глаза. За белой пеленой было не разглядеть, на что указывала разведчица, а та все повторяла:
– Смотрите.
Ровану показалось, будто Аэлина споткнулась. Он бросился к ней, чтобы подхватить. Но она не споткнулась. Казалось, она вот-вот рванется вперед, невзирая на глубокий снег.
Наконец и Рован увидел среди деревьев того, на кого во все глаза смотрела Аэлина.
Белый мех делал его почти невидимым среди снега. Он бы и остался невидимым, если бы не золотистое пламя, мерцающее между высоких, горделивых рогов.
Перед ними стоял Повелитель Севера. А у его ног и вокруг него толпился Маленький народец.
Снег успел налипнуть Аэлине на ресницы. Она тихо вскрикнула, увидев, как ближайшая фигурка помахала ей рукой, подзывая ближе: «Иди за нами».
Спутники Аэлины, разинув рты, смотрели на удивительного оленя, явившегося приветствовать их и проводить домой королеву Террасена.
В шепоте ветра Рован не услышал привычной песни, какие поют ветры. Он и все, кто был рядом, услышали крик:
«Наследница Брэннона, Оринф обречен. Ты должна поторопиться».
Рована прошиб озноб, но совсем не от холода.
– Буря, – вырвалось у Аэлины, и снег тут же поглотил ее слова.
«Поторопись. Мы покажем тебе путь, быстрый и невидимый».
Аэлина замерла. Голос этот был ровесником здешних деревьев и валунов.
– Вы и так много раз мне помогали.
«И ты многократно жертвовала собой, наследница Брэннона. Мы его помним и знаем: доведись ему выбирать, он бы сделал такой же выбор. Задубелый лес никогда не забудет Брэннона и его наследницу».
Аэлина расправила плечи, скользя взглядом по деревьям и снежной круговерти.
Дриада. Так звали древесных духов. Сейчас с нею говорила одна из дриад.
– И какова цена? – уже тише спросила Аэлина.
– Ты что, серьезно? – буркнул Фенрис.
Рован сердито зарычал на него.
Но Аэлина с замиранием сердца ждала ответа дриады. Голоса Задубелого леса, Маленького народца и всех иных существ, что с незапамятных времен оберегали этот лес.
«Лучший мир, – наконец ответила дриада. – Даже для нас».
Армия хагана лихорадочно готовилась к ускоренному маршу на Оринф. Рован намеревался заняться тем же, но Аэлина потащила его в их шатер. К сундуку с книгами, которые Шаол и Ириана привезли с Южного континента.
Аэлина водила пальцем по заголовкам, листала страницы и что-то искала.
– Что ты разыскиваешь? – допытывался Рован.
Не откликаясь, Аэлина бормотала себе под нос, пока не нашла нужную книгу. Тут же принялась листать ее, стараясь не порвать ветхие страницы.
– Пусть я и глупая корова, но кое-какие мысли забредают и в мою голову, – сказала Аэлина, поворачивая книгу к Ровану. – Взгляни сюда.
У Рована засветились глаза. «Принцесса, ты и меня включаешь в свой замысел?» – спросил он по связующей нити.
«Не хочу, чтобы ты чувствовал себя обойденным», – усмехнулась она.
– Тогда нам надо торопиться, – уже вслух сказал он.
Аэлина молча кивнула, продолжая водить пальцем по странице. Это были ее приготовления.
Пот и кровь на нем быстро замерзали. Тяжело дыша, Эдион прислонился к выщербленному парапету городской стены. С наступлением темноты вражеская армия отходила на равнину и устраивалась на ночлег.
Может, это была извращенная шутка или жестокая пытка для осажденного города, но к вечеру Морат неизменно прекращал сражение. Неужто враги признавали какие-то правила ведения войны? Сомнительно, чтобы демоны, населявшие тела многих солдат, не умели биться в темноте.
Эдион знал, почему Эраван отдал такой приказ. Расчет был прост: день за днем изматывать осажденных, дабы сломить их дух и обречь на бесславный конец.