соседнюю шконку, там как раз пустовало нижнее место. И едва меня уложили, я тут же провалилась в сон. Видимо, укол подействовал.

Просыпаюсь от того, что меня трясут за плечо. Открываю глаза. Это Майя.

– Люд, тебя на выезд «заказали».

Я же ощущаю, что у меня заложены и нос, и горло, да так, как будто оно вот-вот сомкнется. Что такое? Укол не подействовал? Я пытаюсь встать, но даже голову от подушки не могу поднять. Все тяжелое, и я снова проваливаюсь в сон.

Меня снова трясут за плечо. Открываю глаза – а это уже дежурка:

– Вебер! Эй! Вставай! Тебе на выезд! В суд!

Я думаю: «Какой еще суд? У меня же нет никакого суда! Ни по мере пресечения, ни какого-то другого! Что вообще происходит?» Я пытаюсь приподняться и не могу. Закрываю глаза. Меня вихрем уносит обратно в сон. В черноту.

…Меня снова трясут. Рядом с дежуркой – фельдшерица из карантина. Они все пытаются выдернуть меня из небытия. Снова трясут за плечи, пытаются посадить на кровать: «Да вставай же! Вставай, кому говорят!» Я, как тряпичная кукла, падаю обратно на подушку. Дышу часто, поверхностно. Мне дико плохо, и то, что от меня еще хотят, чтобы я встала и куда-то ехала – до меня даже не доходит. Вокруг раздаются возмущенные возгласы девчонок: «Да ей нельзя вставать! Галя-Валя сказала лежать весь день!.. Вы, что, не видите, человек еле дышит! Ей плохо! Она никуда не поедет! Зовите начальника медсанчасти!..»

Я снова проваливаюсь. Но меня снова вытаскивают. Теперь передо мной сам Равиль. Он испуганно оглядывает мое лицо. За его плечами маячит Галя-Валя. Уходят. Вслед за ними снова заходит дежурка:

– Вебер! Равиль сказал, что ты можешь ехать! Выходи давай!

– Да вы что? Человек не может даже встать!

– Помогите ей! Помогите вывести из камеры!

– Ничего мы делать не будем! И из камеры вывести не дадим! Вы не имеете права в таком состоянии ее вывозить!

Это голоса Ракият, Майи и, кажется, Анопочкиной…

Спустя время снова появляется карантинная фельдшерица. У нее в руках чемоданчик. Достает какую-то ампулу: «Ничего, сейчас встанет!» Сдергивает с меня одеяло, поворачивает на бок, приспускает штаны и делает укол в попу.

Но я не встаю. Укол не помогает.

Появляется ДПНСИ:

– Да вы поймите! Ей в суд надо ехать! Мы обязаны ее передать на выезд! Такой закон!

– …А мы ее не выпустим из камеры! Все вместе будем ее держать! За руки и за ноги!

Снова фельдшерица. Злобно ухмыляется. И снова укол.

А девчонок, всех до одной, выводят из камеры.

И я остаюсь одна. Наедине с фельдшерицей, ДПНСИ, дежурами. А еще – сюда пригнали двух пацанов-хозников – с брезентовыми носилками.

Фельдшерица командует:

– Кладите ее на носилки!

Я пытаюсь привстать, взяться за поручень кровати. И не могу даже пошевелиться. Все тело, руки, и ноги – вдруг одеревенели. Онемели. Я их не чувствую! Невероятно шокирующее ощущение! Я безумно пугаюсь и пытаюсь сказать об этом, но мне удается издать только невразумительное мычание. Тем временем хозники укладывают меня на носилки. А я только и могу, что таращить глаза. Мне все равно, куда меня тащат и что со мной будет – я понимаю только, что совершенно парализована!

Выносят из камеры. Передо мной, качаясь, проплывает потолок нашего «продола». Потом потолок лестницы, ведущей на «сборку». Ощущение, что я плыву в лодке под сводами сужающейся пещеры, куда-то вниз… Меня вносят в дальнюю «сборочную» мини-конвойку и опускают на пол.

Я лежу на полу на носилках. Надо мной нависает фельдшерица. Она прикладывает к моему носу и рту полотенце, промоченное какой-то пахучей едкой дрянью. Нашатырь или типа того?

– Вставай давай! Сейчас ты встанешь!

У меня – моментально слезы из глаз! Но я по-прежнему не могу пошевелиться. И едва дышу. Фельдшерица, эдакая бабища, садится на меня верхом всей своей тушей и начинает хлестать меня мокрым вафельным полотенцем по лицу, по щекам. Потом снова поливает это полотенце жидкостью, накрывает им мой нос. Хватается за нос руками поверх полотенца. Дергает и трясет этот мой несчастный нос. Еще немного, и он сломается или оторвется! Она же буквально прыгает на мне, здоровая как конь, с мощными предплечьями, с азартным лицом. Она жует жвачку, тяжело дышит, и я, на секунду заглянув в ее налитые кровью прищуренные глазки, какими-то остатками чувств понимаю: «Да она же под градусом! Она пьяна!»

– Вставай! Вставай, кому говорят!

Но я по-прежнему одеревеневшая. Лишь что-то мычу и плачу. Из моего носа и горла, пузырясь и пенясь, начинает выходить какая-то слизь.

Фельдшерица, пыхтя, слезает с меня. Выходит из камеры. Затем слышу:

– Ну вот она. Смотрите, в каком виде… Забираете?

– Не! Не! Ну нахуй! Не забираем!

– Тогда пишите отказ. Напишите?

– Конечно! Напишем!

Я краем глаза вижу, что на пороге конвойки стоят мои «тверские» конвоиры и фельдшерица. Они все уходят. Дверь захлопывается.

Теперь я тут одна. Лежу. А слизь из горла, из носа течет все обильнее и обильнее. Уже почти рекой. А я даже повернуть голову не могу. Мне остается лишь смотреть в потолок. Слизь начинает заполнять мой рот, и я не могу ее даже выплюнуть. Я пытаюсь крикнуть, но начинаю кашлять. Слизь заполняет всю носоглотку. Я начинаю захлебываться. Мне становится нечем дышать! Да что же это такое?!

Я реально захлебываюсь! Тону! Задыхаюсь! Мое тело начинает извиваться и дергаться. В судорогах. То ли рефлекторно пытаясь «проснуться». Прокашляться и наконец продышаться. То ли это предсмертные судороги. «Господи, – думаю, – неужели конец?.. Вот такой? Вот здесь, в тюрьме? На полу этой заплеванной вонючей конвойки?»

Но больше никаких мыслей не было. Мне просто хотелось вздохнуть, а я не могла. Я ощущала полное бессилие. И четкое понимание, что реальная смерть, реальный конец – вот он! Очень и очень близко!.. Но страха не было, только лишь принятие: «Раз так надо – ну и ладно…» Я ощущала лишь огромную усталость, и какую-то вселенскую брошенность…

Но вот дверь конвойки распахивается, вбегает фельдшерица. Нет, это не конец! Она поворачивает меня на бок. Слизь потоком устремляется вниз по лицу. Я откашливаюсь. И наконец могу вздохнуть. Но неглубоко, потому что слизь снова заливается в горло, я опять надрывно кашляю. Так я и лежу на боку, мелко и часто дышу, кашляю и плачу одновременно, а слизь изо рта и носа все льется и льется. По лицу, вниз, дальше – на распущенные волосы, олимпийку, на брезентовую