Выхожу с облегчением. Значит, я не сошла с ума, меня просто перепутали. Но подумать только! На «шестерке» есть еще одна Вебер! И давно, интересно, она тут? Кто это такая?

Сижу на лавке среди других «отстрелявшихся», жду Айшат.

И тут в медкрыло заводят очередную партию женщин. Они проходят мимо меня, и я вдруг слышу: «Даниэла, привет!» И на это имя откликается девчонка с металлическими костылями. Она сильно хромает и подволакивает ноги. Молодая, высокая, внушительных таких размеров. «XXL», не меньше. На ней майка, и все ее плечи и предплечья – сплошь покрыты красивыми цветными татуировками. Профессиональными. Одним словом, эта Даниэла оказалась на вид весьма колоритной особой.

…На обратном пути говорю Айшат:

– А меня все-таки перепутали! Это не меня вызывали, а другую Вебер. Даниэлу.

– Да ты что?!..

– Да! Получается, в СИЗО есть еще одна Вебер. Вы знали о ней? Молодая такая. Пухленькая. С татуировками по всем рукам. Она еще с костылями ходит.

– Ах да! Ну конечно! Она «бээсница»! Сидит на полуспецах. Так вот тебя с кем перепутали!

– Да! И это она – Даниэла – и писала заявление к психологу. Не я!

– Ясно. Так эта Вебер… Даниэла… Она же совсем чокнутая! Дерется с сокамерницами! Вымогает деньги! И еще такое тут устраивает – голова кругом! Посреди ночи сколько раз начинала куролесить! То ей плохо, то припадки, то истерики. То «скорую» ей подавай. Весь изолятор каждый раз на ноги подымает! А я слышу: «Вебер то, Вебер се…», и думаю: «Не может “моя” Вебер так себя вести!» Ну то есть ты, понимаешь? Я же тебя знаю! «Моя» Вебер – спокойная, нормальная, тихая. А это другая Вебер оказывается!

– А давно эта «другая Вебер» тут появилась?

– Да с пару месяцев как. И от нее житья никакого нет!

«Вот дурдом!» – думаю. Значит, эта чокнутая Даниэла устраивает всем на «шестерке» веселую жизнь, а думают на меня? А что, если в тот злополучный день, когда меня пытались отсюда вывезти, люди в погонах решили, что это Даниэла Вебер разыгрывает очередной номер? Поэтому и решили вытащить меня из камеры во что бы то ни стало? Думая, что я дуркую? Как, видимо, регулярно дурковала моя тезка?..

Что ж, вполне вероятно. Репутация заключенного в СИЗО тоже много значила. Айшат не случайно назвала меня «моей спокойной нормальной Вебер». Я знала, что за эти годы в изоляторе на мой счет среди персонала сложилось именно такое мнение. Как о человеке тихом, мирном, бесконфликтном, соблюдающим все правила. Поэтому меня могли иной раз отправить из крыла в крыло одну, без обязательного сопровождения, мол, «дойди сама и там постой…» Махнуть рукой и иной раз не обыскать, не проверить мою сумку… А теперь появилась «другая Вебер», и все полетело к черту! Вся моя репутация!

А сизошные работники все продолжали меня путать с этой пресловутой Даниэлой. То мои заказы из интернет-магазина отнесут к ней, то наоборот. Потом все выясняется, вскрывается, конечно, но несколько «горячих обедов» из-за этого я так и не получила. Несколько раз мне принесли ее электронные письма. Я, естественно, вернула обратно. Но возвращала ли эта Даниэла мои письма – понятия не имею. Прежде чем вернуть ее письма, мне пришлось их прочесть. Так как это были листы А4, и чтобы узнать, что это не мое, надо было в них заглянуть. Это были письма от ее… любовницы. С достаточно пикантными подробностями. В общем, ко всему прочему, Даниэла оказалась настоящей лесбиянкой.

Что-то меняется

Спустя дней десять после того трагического дня, когда я едва не померла, меня выводят на «следку». Захожу в кабинет. Вижу Марка. Он резко меняется в лице при моем появлении – мои щеки все еще покрыты струпьями, и выгляжу я не очень. А еще в кабинете незнакомый парень. В сером брючном костюме. Худенький, с серьезным сосредоточенным лицом. При виде меня встает из-за стола:

– Здравствуйте, Людмила Владимировна, я ваш новый следователь. Кобзин Максим Федорович.

– Здравствуйте…

– Я официально сообщаю вам об окончании следственных действий, и сегодня мы должны подписать протокол статьи 215… – говорит он торжественно.

– Ясно. А можно мне переговорить со своим адвокатом? Наедине?

– Да, конечно!

И Кобзин спешно выходит.

– Люда, как ты себя чувствуешь? – с тревогой спрашивает Марк.

– Да так… Пока не очень. Так что происходит? Какие вообще новости?

– Ну смотри… Жалобы мы повсюду отослали. На следователя, на СИЗО… И Магомаеву, как видишь, из твоего дела убрали. Теперь у нас новый следователь. Но официальные ответы на жалобы мы получим нескоро. Да и неизвестно, получим ли. В любом случае, мы сделали, что могли. Но ты не забивай себе голову, вряд ли все это хоть как-то отразится на основном твоем деле.

– А что с моим делом?

– Ну смотри, следствие уже окончено. Дальше, все как обычно, 215-я статья. Потом, ознакомление с томами дела… 217-я. Ты же сама все знаешь, уже лучше меня, – Марк весело улыбается.

– Это точно…

И действительно, дальше все покатилось, как обычно. Прямо дежавю какое-то! Мы подписали протокол статьи 215. Мой новый следователь – совсем молоденький при близком рассмотрении, едва за двадцать – очень старался все делать правильно. Причем он трясся именно над внешней, формальной стороной дела. Марк начал писать свои замечания к протоколу и, как обычно, не вместившись на нескольких выделенных для этого строчках, продолжил на оборотной стороне листа.

Кобзев, увидев это, аж пошел пятнами от возмущения:

– Марк Юрьевич, вы зачем там пишете? Там нельзя писать!

– А где мне писать? – удивленно спрашивает Марк.

– Там, где положено! Вот здесь!

– Но здесь все не помещается!

– Значит, нужно как-то поместить! А вот тут вот писать нельзя! Вы испортили протокол! Теперь мне все нужно переписывать заново!

– Да ничего я не испортил! Если вы перепишете заново, я же напишу все абсолютно таким же способом. Понимаете? Я всегда так пишу, и ко мне никогда не возникало претензий. Так что успокойтесь…

Кобзев выглядел так по-школьнически растерянно в этот момент. Неужели это его первое дело? Он что, впервые подписывает протокол? Он вообще видел реальные протоколы?..

А потом началось чтение томов дела. Сначала их принес сам Кобзев. На «следку». Я прочла два тома. За один его визит. Больше не осилила. А дальше меня вдруг начали вывозить к Кобзеву в кабинет. Чтобы я читала тома дела там, в «конторе». Это вообще нормально? Ведь каждый выезд из СИЗО – это та еще каторга! И после нескольких часов в автозаке разве можно было что-то читать?