А фельдшерица снова делает мне какой-то укол и уходит. Я остаюсь лежать на боку, слизь все выходит и выходит, и мне кажется, что это тянется целую вечность…

Постепенно я начинаю чувствовать свои руки, ноги. Пробую ими шевелить. Но они ни фига не шевелятся! Возвращается фельдшерица. Не одна. С ней хозники. Они хватаются за ручки носилок. И куда-то меня тащат. Я лежу на боку. Передо мной плывут стены коридоров, лестничных пролетов… Меня заносят в маленький белый кабинет и перекладывают на кушетку у стены. Мы на медке! В кабинете Равиль. И рядом маячит сама начальница медсанчасти!

Равиль смотрит на меня потерянно:

– Как себя чувствуешь, Вебер?

Я пытаюсь произнести: «Дышать не могу…»

Но изо рта вылетают только невнятные звуки и пузыри… Я снова захлебываюсь. Слизь все течет и течет.

Начальница лезет ко мне в рот ложечкой. Пытается разглядеть, что у меня с горлом. Равиль достает шприц. Делает укол.

– Сейчас будет легче!

Они усаживают меня на кушетке и прислоняют к стене.

Начальница сует мне в руки полотенце:

– Кашляй! Постарайся откашляться! Кашляй и выплевывай!

Я послушно стараюсь откашляться. В полотенце. Мне и правда становится вроде бы легче. Я дышу! И потихоньку оживаю. Кашляю изо всех сил и стараюсь выкашлять всю эту слизь, забившую мои внутренние дыхательные «трубы». И вдруг в какой-то момент вместо слизи, а может вместе со слизью, из горла вырывается струя крови. Даже поток. Я продолжаю кашлять, но теперь уже кровью. И с удивлением вижу, как белое вафельное полотенце в моих руках очень быстро превращается в ярко-алое. Начальница выхватывает у меня полотенце и сует в руки белую эмалированную кювету. Мол, харкай туда…

Теперь и кювета начинает наполняться. Слизью и кровью, а, может, уже только кровью. И поток этот останавливается только тогда, когда она почти наполняется целиком…

Я сижу, едва дыша! Начальница забирает кювету и укладывает меня обратно на кушетку. Меряет мне давление, подключает к кардиографу. Из него вылезает лента с кардиограммой. Начальница смотрит на нее, хмурится, показывает Равилю. Он качает головой. Все плохо? Они снова запускают прибор. Снова лента. И снова качание головами…

Начальница делает мне очередной укол. Они выходят в коридор. Дверь кабинета остается открытой.

– Ну что, надо «скорую» вызывать? – слышу голос Равиля.

– Как? Да ты посмотри, в каком она виде!..

А дальше я уже не слышу. Так как проваливаюсь куда-то в небытие…

Прихожу в сознание от того, что хозники перекладывают меня с кушетки обратно на носилки. Слизь из горла не идет, дышать могу, руки-ноги чувствую. Да, мне легче! Неужели все закончилось?

…Снова плыву под потолками. Снова «в лодке». Я чувствую страшную усталость, но и какое-то невероятное облегчение…

…Меня заносят в камеру. Верхний свет уже погашен, горит только ночник. Отбой. Но никто не спит. Когда носилки вносят в камеру, меня окружают девчонки. Заботливо помогают уложить на постель. Хозники уходят.

Я лежу, а вокруг – девчонки:

– Люда, как ты? Как себя чувствуешь?

– Да ничего… – хриплю еле слышно.

– Что-нибудь хочешь? Попить? Покушать? Там тебе обед принесли, и интернет… Мы все в холодильник поставили. Есть йогурты. Будешь?

– Нет, не хочу. Только воды…

Мне приносят воду в кружке. Ракият командует всем разойтись:

– Ладно, народ, все нормально, все по местам. Давайте!

У постели остаются только Майя, Таня и Лизка. Я пью. И чувствую, что пить больно. Больно и глотать. И каждый глоток отдается во всю голову. Я аж скривилась от боли.

– Что? Болит? – спрашивает Майя и осторожно забирает кружку.

– Болит…

– Лицо болит?

– Все как-то болит… А что? Что такое?

– Ты только не пугайся, ладно? У тебя все лицо… в общем…

Майя протягивает мне карманное зеркало. И при свете ночника я вижу, что мое лицо теперь вовсе не мое! Это какая-то опухшая черная маска! Со щек содрана кожа, словно бы после мощного пилинга. А в роли абразива выступило вафельное полотенце, смоченное в нашатыре. И теперь все щеки покрыты еще не зажившим, сочащимся кровью струпом. Поэтому при каждом движении кожи – боль. Нос опухший и черный от гематом. Он что, сломан? Под носом и вокруг рта кожа тоже содрана. Глаза опухшие, и одновременно запавшие… Это совершенно чужое лицо. И такое страшное!

Я начинаю плакать. От жалости к себе… Пока я не увидела, что со мной сделали, я этого словно бы не осознавала. А теперь увидела и осознала. Я словно бы поняла, что весь этот ужас действительно происходил наяву. Увидела, какому физическому воздействию на самом деле меня подвергли. Реальному физическому воздействию! Меня, которую никто никогда в жизни даже не шлепал. А теперь едва не убили…

Майя шепчет:

– Ш-ш-ш… Тихо, тихо! Все будет нормально! Люда, тебе нужно помыться. И переодеться. Ты вся в крови.

Я смотрю и действительно вижу, что моя одежда: футболка, олимпийка и штаны – все в свежей крови. А волосы – в подсохшей слизи и торчат сосульками.

Майя находит под шконкой мой пакет с «мыльно-рыльными», достает из моей сумки чистые вещи, полотенце. Помогает мне встать и доводит до душа.

Заводит в душ.

– Ща, погоди…

Майя выходит, и вдруг заходит… Лизка. Задергивает занавеску.

– Люд. В общем, давай сейчас сфоткаем твое лицо. И пошлем на волю. Ок?

– Ок…

Лизка залепляет глазок ватным диском и вынимает из кармана айфон.

– Встань туда. Ага, вот так. Теперь повернись. Теперь другим боком. А теперь со вспышкой…

Я позирую Лизе на фоне белой кафельной стены. В анфас и профиль. С разных сторон. Лизка быстро делает с десяток фотографий. Со вспышкой и без вспышки.

– Все. Есть! После душа приходи ко мне, ладно?

– Ладно.

Лизка убирает с глазка диск и выходит.

В душ заглядывает Майя:

– Нормально стоишь? Не падаешь? Сама справишься?

– Да, справлюсь.

– Если что я тут, за занавеской.

– Ага, спасибо, Майя…

После душа Майя помогает мне добраться до Лизки. Та сразу же сует мне в руки телефон: «Звони!»

Я без раздумий набираю Марку. Рассказываю обо всем, что произошло сегодня. Как меня пытались вывести в суд, а я была не состоянии ехать. Как меня начали колоть всем подряд и пытаться поднять… Марк начинает возмущенно орать:

– Что? Какой еще суд? Не было никакого суда! Да меня даже в городе нет! Господи, да что же они творят такое!

Лизка шепчет: «Спроси куда скинуть фотки!»

Я рассказываю о том, что есть фотки с моим разбитым лицом.

– Это очень хорошо! Вышли их Нурсиле! А завтра к тебе в СИЗО придет мой коллега – Сергей