драгоценности, которые ты увидишь, я намерена передать Октавиану. В мавзолее не останется ничего ценного. Если он согласится на мои предложения.

Наконец глаза привыкли к сумраку, и я повела Тирса мимо двух пустых саркофагов, обогнула полированные колонны и остановилась перед грудой сокровищ. Он вытаращился на них, остолбенев. Посланец Октавиана был боек на язык и неплохо владел собой, но такого он не ожидал.

Я двинулась вокруг сваленных драгоценностей:

– Смотри: здесь золото, серебро, жемчуг, лазурит, изумруды. Достаточно, чтобы покрыть все долги Октавиана, сколь бы велики они ни были. Это во много раз превосходит доходы и накопления римской казны. Мои предки собирали их веками. Это единственная сокровищница в нашей части мира, не считая Парфии, еще не разграбленная римлянами. Подумай, чего достигнет твой господин, если у него будет такое богатство! И все это достанется ему без пролития крови, если он согласится, чтобы Цезарион или Александр с Селеной взошли вместо меня на трон Египта. Что до меня, то я удалюсь от дел. Как ты сам видишь, место для меня уже приготовлено.

Я кивнула в сторону саркофагов.

– Во имя богов… – Голос Тирса был слаб.

– Это не все, – указала я. – Разумеется, Рим будет получать в свое распоряжение египетское зерно, год за годом. Это часть соглашения.

– Не думаю, чтобы Октавиан представлял себе твои сокровища, – признался Тирс. – Но, прекрасная госпожа, даже они не сделают его счастливым, если он получит их в обмен на твою жизнь.

– О, представляю себе, как высоко он ее ценит. Ну? Каков же ответ?

Тирс потянулся и взял из кучи золотой слиток.

– Надо же, он не холодный, – промолвил он с удивлением.

– Верно, – сказала я. – Те, кто описывает золото как твердый и холодный металл, никогда не прикасались к большим слиткам и самородкам чистого золота. Оно удивительно пластичное, легко поддается обработке, принимает любую форму и вовсе не такое твердое и холодное, как железо. Чудесное, таинственное вещество. – Я нежно прикоснулась к слитку. – Доставь мне ответ твоего господина – чем скорее, тем лучше. Ибо, как ты сам видишь, если ответ меня не устроит, я все это уничтожу.

Моя рука указала на сложенные под драгоценностями дрова, пропитанные смолой.

– Он желает угодить тебе, – промолвил Тирс, взял мою руку и поцеловал ее. – Это его глубочайшее желание. – Он подступил ближе, не выпуская моей руки. – Доверься ему и той власти, которой уже обладаешь над… над его чувствами.

Он снова припал к моей руке, задержавшись дольше.

– Тогда пусть он перестанет прятать их, – сказала я. – Никто не откликается на утаенные чувства.

Он так и не оторвал губ от моей руки, и его густые волосы упали вперед, коснувшись моего запястья.

– Вот как! – послышался со стороны входа негромкий голос.

Голос Антония.

Тирс отпрянул с виноватым видом.

Антоний чуть ли не прыжком преодолел расстояние от входа и схватил Тирса:

– Вот оно что! Вот кого прислал Октавиан! Сопливого похотливого мальчишку. И ты хороша! – Он обернулся ко мне. – Позволяешь ему слюнявить твою руку, выслушиваешь его болтовню, поощряешь его! – Он встряхнул Тирса за плечо, едва не подняв в воздух. – Обманываешь меня!

– Нет! – с досадой воскликнула я. Он истолковал все неправильно и испортил так тщательно претворявшийся в жизнь план. – Прекрати. Отпусти его!

– Нечего за него заступаться! Как он посмел позволить себе такие вольности? – Он вперил взгляд в лицо Тирса. – Ты кто такой?

– Друг и вольноотпущенник Октавиана, – пропищал бедняга.

– Вольноотпущенник! Он дерзает присылать вольноотпущенника в качестве посланника? А этот вольноотпущенник, в свою очередь, дерзает любезничать с царицей Египта. Какая неслыханная наглость!

– Господин, – подал голос Тирс, – я не сделал ничего непозволительного или непочтительного. Царице было угодно привести меня сюда, я же выполнял ее волю.

– Вот как? – проревел Антоний. – Уж не хочешь ли ты сказать, что она велела тебе целовать ей руки? Да тебя, юноша, нужно поучить хорошим манерам. Эй, стража!

На его зов мгновенно явились двое солдат, стоявших в карауле у дверей мавзолея.

– Да, господин?

– Выпороть его! – приказал Антоний. – Всыпать ему как следует!

– Я официальный посланец Октавиана. Ты не смеешь…

Ох, юноша, не стоило тебе употреблять слово «не смеешь».

Я попыталась умиротворить Антония, зайдя с другой стороны.

– Пожалуйста, не надо. Не нарушай обычай. Это недостойно тебя.

– Ага, ты еще за него и заступаешься? Так и думал!

– Я только хочу предостеречь тебя от поступка, который повредит твоей репутации.

– Скажи своему хозяину Октавиану, что если он захочет возмещения, то может выпороть Гиппарха – моего вольноотпущенника, перебежавшего к нему! – прокричал Антоний. – Я тогда получу двойное удовлетворение.

Он расхохотался и смехом проводил утащивших Тирса солдат.

– Дурак! – крикнула я. – Ты все испортил!

– Что я испортил? – прорычал он. – Ты ведешь свою игру с Октавианом?

– Я пытаюсь сохранить Египет для моих детей. Это все, на что мы можем надеяться.

– И поэтому готова лебезить перед каждым, кого он пришлет? Я разочарован в тебе.

– Я торгуюсь, и это самый отчаянный торг в моей жизни. Здесь, – я указала на сокровища, – залог свободы Египта.

– Кажется, ты ничего не сказала о нашей свободе?

– Да. Боюсь, ее нам не выторговать. Мои возможности ограниченны, приходится в первую очередь заботиться о самом важном.

– Ладно… Что он говорит?

– На мое предложение определенного ответа пока нет. Потому-то я решила показать Тирсу сокровища – чтобы увидел, каковы они на самом деле. Ну, а твое предложение… Октавиан отверг его, как я и предупреждала.

– Что именно он сказал?

– Что можешь найти другой способ умереть, если хочешь.

– Пожалуй, мне так и придется сделать.

– Нам обоим придется, но когда придет время. А сейчас успокойся.

Я старалась утихомирить его, но сама пребывала в смятении. Октавиан не простит мне такого оскорбления, как избиение его посланца. Это может отвратить его от моего предложения.

Ох, и почему же Антоний явился в гробницу именно в этот миг?

Я спешила в свои покои под предлогом назначенной встречи с Мардианом и торопливо обдумывала сложившуюся ситуацию. Может быть, мне еще удастся все исправить. Но только втайне от Антония. Надо увидеться с Тирсом перед его возвращением в лагерь Октавиана. Я должна сказать ему что-то. Что-то сделать. Что-то такое, что сгладит дурное обращение. Но что же? Что?

Прежде всего я приказала своему стражу отправиться на площадку для наказаний, остановить порку, если она еще продолжается, а самого Тирса задержать, чтобы он подождал меня. Как только гвардеец умчался – так, что меч хлопал на бегу по его бедру, – я вызвала Олимпия. Врач не слишком обрадовался тому, что его оторвали