а он стоял на тех самых ступенях и махал им рукой на прощание, свято храня свою нетленную мечту.

Я поблагодарил его за гостеприимство. Мы всегда благодарили его за радушие – и я, и другие.

– До свидания! – крикнул я. – Спасибо за прекрасный завтрак, Гэтсби!

Приехав в Нью-Йорк, я какое-то время пытался вносить котировки в биржевой реестр акций, а потом вдруг заснул во вращающемся кресле. Где-то около полудня меня разбудил телефонный звонок, и я вскинулся, вытирая вспотевший лоб. Это была Джордан Бейкер; она часто звонила мне в это время, поскольку из-за ее непредсказуемых перемещений между гостиницами, клубами и домами друзей сам я практически не мог ее разыскать. Обычно от ее голоса веяло свежестью и прохладой, словно в контору вдруг влетал кусочек зеленой лужайки для игры в гольф, однако сегодня он звучал жестко и сухо.

– Я уехала из дома Дейзи, – сказала она. – Сейчас я в Хемпстеде, а днем отправляюсь в Саутгемптон.

Возможно, она правильно поступила, что уехала, но меня это почему-то раздосадовало, а ее следующая реплика попросту разозлила.

– Вы не очень-то были со мной галантны вчера вечером.

– Неужели вас вчера заботила моя галантность?

После недолгого молчания она произнесла:

– И все же – я бы хотела с вами увидеться.

– Я тоже.

– Тогда я отложу поездку в Саутгемптон и ближе к вечеру приеду в город, а?

– Нет… Я думаю, сегодня не получится.

– Прекрасно…

– Сегодня никак невозможно. Столько всего…

Мы немного поболтали в том же духе, а потом разговор вдруг прервался. Я не знаю, кто из нас первым повесил трубку, но точно помню, что меня это не волновало. В тот день я не смог бы говорить с ней за чашкой чая даже под страхом того, что впредь мне вообще не доведется говорить с ней.

Через несколько минут я позвонил Гэтсби, но было занято. Я четыре раза подряд набирал его номер, но безуспешно. Наконец телефонистка раздраженно сообщила мне, что линию держат открытой в ожидании междугородного звонка из Детройта. Достав расписание, я обвел кружком поезд, отходивший в 15.50. Затем я откинулся на спинку кресла и попытался сосредоточиться. Часы показывали полдень.

Проезжая тем утром на поезде долину шлака, я нарочно пересел на другую сторону вагона. Мне казалось, что толпа любопытствующих простоит там целый день, мальчишки станут выискивать в пыли темные пятна, а какой-нибудь словоохотливый очевидец примется вновь и вновь рассказывать о происшествии, пока оно не начнет становиться все менее реальным даже для него; в конце концов его красноречие иссякнет, и трагедия Миртл Уилсон окончательно забудется. Теперь я хочу вернуться немного назад и рассказать, что происходило в гараже после того, как мы уехали оттуда предыдущим вечером.

Сестру Миртл, Кэтрин, удалось разыскать с большим трудом. Она, очевидно, в тот вечер изменила правилам трезвости, и когда ее привезли, была пьяна до полусмерти и никак не могла уяснить, что санитарная машина уже увезла тело во Флашинг. Когда же ей это наконец втолковали, она тут же хлопнулась в обморок, словно не могла вынести горечи утраты. Кто-то по доброте душевной или просто из любопытства посадил ее в машину и отвез вслед за телом сестры.

Толпа у гаража простояла далеко за полночь. Кто-то уходил, кто-то приходил, а Джордж Уилсон продолжал раскачиваться из стороны в сторону, сидя на диванчике в конторке. Некоторое время дверь туда оставалась открытой, и подходившие к гаражу не могли удержаться, чтобы не заглянуть внутрь. В конце концов кто-то крикнул «Как вам не стыдно!» и закрыл дверь. Михаэлис с приятелями оставался рядом с ним: сначала впятером-вчетвером, чуть позже втроем или вдвоем. Под конец Михаэлису пришлось попросить последнего из стражей подождать минут пятнадцать, пока он сходит к себе и заварит побольше кофе. После этого он один до самого рассвета пробыл с Уилсоном.

Где-то часа в три ночи Уилсон прекратил бессвязное бормотание, и его речь сделалась более внятной. Он немного успокоился и заговорил о желтой машине. Он объявил, что знает способ выяснить, кому принадлежит это желтое авто, а затем вдруг выпалил, что пару месяцев назад его жена вернулась из города с разбитым лицом и сломанным носом.

Но услышав эти свои слова, он весь передернулся и снова начал причитать «о боже мой!». Михаэлис кое-как попытался отвлечь его.

– А вы давно женаты, Джордж? Да погоди ты, посиди хоть минутку смирно и послушай меня. Давно вы женаты?

– Двенадцать лет.

– Дети были? Да сядь же ты спокойно! Тебя спрашивают: дети-то у вас были?

Большие коричневые жуки слетались на тусклый свет лампочки и бились о нее. Каждый раз, когда Михаэлис слышал снаружи рев проносившейся мимо машины, ему казалось, что это та самая «машина смерти». Ему не хотелось заходить в сам гараж, потому что на верстаке темнело пятно – там, где лежало тело. Из-за этого он тоскливо кружил по конторке – к рассвету он мог перемещаться по ней вслепую – и время от времени присаживался подле Уилсона, стараясь успокоить его.

– Ты хоть изредка ходишь в церковь? Может, давно не ходил? Может, мне позвонить в церковь и попросить, чтобы сюда пришел священник и поговорил с тобой, а?

– Не хожу я в церковь.

– Надо ходить, Джордж, чтобы душу облегчить. К примеру, как сейчас. Когда-то ведь ты, наверное, ходил. Венчались-то вы в церкви? Да послушай ты меня! В церкви, говорю, венчались-то?

– Давно это было.

Он ответил с таким усилием, что перестал раскачиваться и на какое-то мгновение затих. Затем в его тусклых глазах появилось прежнее выражение озлобленности и растерянности.

– Посмотри в ящике вон там, – сказал он, показав на стол.

– В каком ящике?

– Вот в этом, да, в этом.

Михаэлис открыл самый ближний к нему ящик. Там лежал лишь небольшой дорогой собачий поводок, кожаный с серебряной оплеткой. На вид он казался совсем новым.

– Это? – спросил он, вынув поводок.

Уилсон впился в него взглядом и кивнул.

– Я нашел его вчера днем. Она пыталась отовраться, но я понял, что тут дело нечисто.

– То есть твоя жена его купила?

– Он лежал в обертке из папиросной бумаги у нее на комоде.

Михаэлис не видел в этом ничего странного и сразу же выложил Уилсону с десяток причин, по которым его жена могла купить поводок. Но, очевидно, Уилсон уже слышал те же объяснения от Миртл, потому что снова принялся шептать «о боже мой!», так что его утешитель оставил некоторые доводы при себе.

– А потом он убил ее, – сказал Уилсон. Его рот