– Нет, ничего не надо. Мне уже полегчало, мистер…

– Каррауэй.

– Да, мне уже лучше. А где Джейми?

Я проводил его в гостиную, где лежало тело его сына, и вышел. Несколько мальчишек стояли на крыльце и заглядывали в холл; когда я им сказал, кто приехал, они неохотно разошлись.

Через некоторое время мистер Гетц открыл дверь и вышел; рот у него был открыт, лицо немного покраснело, а из глаз текли редкие крупные слезы. Он находился в том возрасте, когда смерть уже не кажется какой-то жуткой неожиданностью, и когда он впервые за все время оглянулся по сторонам и увидел великолепие холла и роскошь открывавшейся перед ним анфилады комнат, к его печали прибавилось чувство благоговейной гордости. Я помог ему подняться наверх, в одну из спален; пока он снимал пиджак и жилет, я сказал ему, что все приготовления к похоронам были отложены до его приезда.

– Я не знал, что бы вы захотели, мистер Гэтсби…

– Моя фамилия Гетц.

– Мистер Гетц. Я предполагал, что вы, возможно, захотите увезти тело на Запад.

Он покачал головой.

– Джейми всегда больше нравилось на Востоке. Именно здесь он достиг своего положения. А вы были другом моего мальчика, мистер?..

– Мы были близкими друзьями.

– Перед ним, знаете ли, открывалось большое будущее. Он хоть и молодой, но ума ему было не занимать.

Он со значением постучал себя по лбу, и я кивнул.

– Поживи он еще, то стал бы великим человеком. Вроде Джеймса Дж. Хилла. Он бы помог строить державу.

– Да, верно, – несколько принужденно ответил я.

Он начал возиться с вышитым покрывалом, пытаясь снять его с постели, потом лег, вытянув ноги, и мгновенно заснул.

Вечером позвонил какой-то явно напуганный человек и стал допытываться, кто я такой, прежде чем назвал свое имя.

– Это мистер Каррауэй, – сказал я.

– О! – с явным облегчением воскликнул он. – Это Клипспрингер.

У меня тоже отлегло от сердца, поскольку я решил, что у могилы Гэтсби постоит еще кто-то. Я не хотел давать некролог в газеты, чтобы не собралась толпа зевак, поэтому сам обзванивал немногих, кого знал. Но разыскать их было нелегко.

– Похороны завтра, – сказал я. – Сбор в три часа здесь, в особняке. И, пожалуйста, сообщите всем, кто смог бы присутствовать.

– О, конечно! – торопливо заговорил он. – Я, знаете ли, вряд ли кого-нибудь увижу, но если все-таки…

Его тон показался мне подозрительным.

– Но сами-то вы, разумеется, приедете.

– Да, непременно постараюсь. Я звоню вот по какому…

– Минуточку, – прервал я его. – Так вы приедете или нет?

– Ну, знаете ли… дело в том, что я сейчас в гостях у друзей из Гринвича, и на завтра у них намечено… мероприятие. Пикник или что-то в этом роде. Разумеется, я сделаю все возможное, чтобы вырваться.

У меня непроизвольно вырвалось «Ага!», которое он услышал и еще больше занервничал:

– Я, собственно, звоню по поводу пары туфель, которую я там оставил. Не затруднит ли вас прислать мне их с посыльным. Понимаете, это теннисные туфли, и я без них как без ног. Мой адрес: для передачи Б. Ф…

Полного имени я не услышал, потому что повесил трубку.

После этого я испытал острый приступ стыда перед Гэтсби – некий господин, которому я позвонил, высказался в том смысле, что Гэтсби получил по заслугам. Однако винить мне следовало себя самого, поскольку этот субъект больше других зубоскалил по поводу Гэтсби, накачавшись выпивкой за его счет, так что надо было хорошенько подумать, прежде чем звонить ему.

Наутро в день похорон я отправился в Нью-Йорк к Мейеру Вольфсхайму, поскольку не смог связаться с ним никаким другим способом. На двери, которую я открыл по совету мальчишки-лифтера, висела вывеска «Холдинговая компания «Свастика», однако внутри, как мне показалось на первый взгляд, было пусто. Но после того как я несколько раз впустую прокричал «Есть тут кто-нибудь?», за перегородкой послышались обрывки спора, и чуть позже из-за внутренней двери показалась миловидная еврейка, впившаяся в меня злобным взглядом темных глаз.

– Никого нет, – заявила она. – Мистер Вольфсхайм уехал в Чикаго.

Первая часть ее фразы явно не соответствовала действительности, поскольку за перегородкой кто-то стал фальшиво насвистывать песенку «Розарий».

– Пожалуйста, передайте, что его хочет видеть мистер Каррауэй.

– Не могу же я вернуть его из Чикаго, а?

В этот миг из-за двери раздался возглас «Стелла!»; голос, вне всякого сомнения, принадлежал Вольфсхайму.

– Напишите свое имя и оставьте на столе, – быстро сказала она. – Я передам ему, когда он вернется.

– Но я же знаю, что он здесь.

Она шагнула вперед и уперла руки в бедра.

– Вы, молодежь, думаете, что сюда можно врываться в любое время, – заворчала она. – Сил больше никаких нет. Сказано вам – в Чикаго, значит, в Чикаго.

Я упомянул фамилию Гэтсби.

– О-о! – Она снова оглядела меня. – Одну… Как, вы сказали, вас зовут?

Она исчезла. Через мгновение в дверном проеме появилась скорбная фигура Мейера Вольфсхайма, протягивавшего мне обе руки. Он провел меня в свой кабинет, печальным голосом заметив, какой это горестный день для всех нас, и предложил сигару.

– Я вспоминаю время, когда мы с ним только познакомились, – начал он. – Молодой майор, только что из армии, вся грудь в медалях. И ни гроша за душой: ему приходилось ходить в форме, поскольку он не мог себе позволить купить штатский костюм. Впервые я его увидел, когда он зашел в бильярдную Вайнбреннера на Сорок третьей улице и спросил, нет ли какой работы. Он уже два дня ничего не ел. «Пойдемте пообедаем со мной», – пригласил я его. Так вот, за полчаса он съел на четыре с лишним доллара.

– Так вы помогли ему начать свое дело? – спросил я.

– Помог начать? Да я его в люди вывел!

– Вот как?

– Я поднял его из грязи, из сточной канавы. Я сразу его приметил: красивый молодой человек с хорошими манерами, а когда он мне сказал, что учился в Оксфорде, я тут же понял – из него выйдет толк! Я убедил его вступить в Американский легион, и там он взлетел довольно высоко. Потом для него подвернулось одно дельце с моим клиентом в Олбани. Мы были с ним всегда заодно. – Он поднял вверх два толстых пальца. – Всегда вместе.

Я вдруг подумал, не включало ли их «партнерство» аферу с результатами матчей «Мировой серии» в 1919 году.

– Теперь его не стало, – произнес я после некоторой паузы. – Вы были его ближайшим другом, так что я уверен, что нынче днем вы придете на его похороны.

– Очень бы хотелось.

– Ну