– Ты хочешь сказать, персонажи названы именами реальных людей?

– Да. Андерсон, Даблдей… все там есть.

– Это искусство или просто алчность?

– Скорее, второе, – откликнулась Юдифь.

Бретт вздохнула. Во что превратились и этот город, и вся страна за какие-то несколько недель? Мало-помалу, исподволь, американцы оказались втянуты в некое подобие благородного безумия, от которого можно было ожидать чего угодно. Но хуже всего было то, что это безумие угрожало человеку, которого она любила. Все вокруг только и говорили о том, что сразу после инаугурации Линкольна начнется война, а когда батареи конфедератов возглавит Борегар, восемьдесят человек в форте Самтер будут уничтожены пушечным огнем или штыками и мушкетными пулями штурмовых отрядов.

Бретт постоянно снились кошмары, и самым страшным был сон о похоронах Билли. Бретт так боялась этих мрачных видений, что почти не спала в последние ночи. С того времени, как уехала с плантации, она похудела на двенадцать фунтов, под глазами появились темные круги.

У себя в комнате Бретт достала ножницы и начала вырезать заметку о пьесе. И вдруг снаружи раздалось два громких удара с коротким промежутком. От неожиданности она вздрогнула.

Мортиры, догадалась Бретт. Стреляли с Маунт-Плезанта. Теперь она могла различить по звуку, откуда был произведен выстрел. И она была не единственной жительницей Чарльстона, открывшей в себе этот новый талант.

Когда затихло эхо гулких ударов, Бретт тихо вскрикнула, обнаружив, что в момент выстрелов слишком сильно сжала ножницы. На левой ладони появилась ранка от укола, а она даже ничего не почувствовала. Бретт смотрела на ярко-алую каплю, медленно сползавшую к запястью. На ранке выступила новая капля.

Вид крови, да еще сразу после артиллерийского огня, после встречи с пьяным дикарем на улице и проклятий на рынке, все-таки вывел ее из равновесия, как бы долго она ни держалась.

– Билли… – прошептала Бретт со слезами на глазах. – Билли…

Она прижала окровавленную ладонь к губам и постаралась справиться с собой.

* * *

– Вы хотите сказать, этот чертов президент тайком ехал в Вашингтон?

– Да, сэр. Оделся в какое-то старье, и этот его детектив Пинкертон тоже. Они приехали в спальном вагоне, посреди ночи, как обычные путешественники. Как преступники!

– Но почему Линкольн поехал в обычном поезде?

– Говорят, опасался наемных убийц. Окажись я там поближе, я бы тоже руку приложил… А, мистер Мэйн! Добрый вечер!

– Джентльмены…

Купер с отвращением кивнул собеседникам, даже не коснувшись шляпы для приветствия. Эти двое были капралами того самого артиллерийского подразделения штата под командованием майора Эванса, которое входило в состав сил Джеймс-Айленда.

Купер слышал часть их мерзкого разговора, когда выходил из-за сарая, который местные власти соорудили на краю его верфи, прислав ему письменное уведомление о том, что постройка будет завершена независимо от того, даст он свое согласие или нет. Внутри сарая стояла специальная переносная жаровня, пока без угля. Она предназначалась для того, чтобы разогревать пушечные ядра, которые полетят в форт Самтер.

Грубая деревенщина, подумал Купер. Проходя мимо капралов, он зашелся в сильном приступе кашля, который постоянно мучил его в такие промозглые ночи. В Самтере горел голубой сигнальный огонь. Купер смотрел на него и никак не мог заставить себя повернуться к недостроенному судну. Огромный кильсон скрывался в сгущавшемся тумане, как насмешка над его несбывшейся мечтой. Что ж, хотя бы в этом он не отличается от Брюнеля. Великий инженер тоже видел, как погибла его мечта.

Купер заметил огни на береговой батарее и решил не идти дальше в ту сторону. Присев на корточки, он набрал горсть песка и, пропуская его сквозь пальцы, смотрел на море, скрытое туманом.

Нужно было срочно принимать решение. Министр военно-морских сил Конфедерации Мэллори телеграфировал ему из Монтгомери о том, что присылает двух человек из Комитета по военно-морским делам для переговоров. Они должны были приехать утром. Купер знал, что им нужно.

Его склады. Его верфь. Его суда.

Он понимал, чего добивается их новое правительство, и понимал, что это приведет к трагедии. Почему же он так мучительно размышляет над тем, что скажет своим утренним гостям? Ведь ответ он тоже уже знал.

И все же ему было нестерпимо больно. Преданность этому штату, как океанский прилив, несла его с такой силой, о которой он даже не подозревал. Все, что сейчас здесь происходило, глубоко возмущало и пугало его, но он ничего не мог изменить.

Купер встал и пошел обратно к сараю. Он вспомнил, что ничего не ел с самого утра, да и тогда проглотил лишь кусок чудесного темного хлеба, испеченного женой. Но ему не хотелось есть, как не хотелось и ничего другого. Он мог думать только о том, какой ответ дать посланцам комитета, и эти мысли выворачивали его наизнанку. Так как же ему все-таки следует поступить?

Нет, пожалуй, это неправильный вопрос. Любой человек, считающий себя здравомыслящим, обязан немедленно убраться с Юга, пока еще есть время. Поэтому и вопрос надо бы задать по-другому. Как он должен поступить?

Времени для решения оставалось только до утра.

* * *

– Рекс, о чем вы там шепчетесь?

Проходя мимо буфетной, Эштон услышала, как мальчик о чем-то взволнованно говорит старшему слуге Гомеру.

Раб испуганно съежился под взглядом хозяйки.

– Мы ни о чем не шептались, мистрис Хантун, – пролепетал он.

– Чтоб тебя, лжец черномазый! Я же слышала! Я отчетливо слышала слово «Линкум».

Рекс судорожно сглотнул.

– Линкум? Нет, мэм, клянусь, да я бы никогда…

Темно-коричневая рука Гомера сжала его запястье, и парень умолк на полуслове. Сгорбленный от многолетнего тяжелого труда, Гомер, которому было уже за сорок, посмотрел на него покорным взглядом:

– Не надо врать, нехорошо это. Нам обоим только хуже будет, если ты и дальше сочинять начнешь. Лучше уж сразу принять наказание.

Он повернулся к Эштон, всем своим видом показывая готовность сделать то, что посоветовал младшему. Но Рекс не хотел сдаваться:

– Нет, Гомер, я не…

Негр с такой силой сжал руку мальчика, что тот вскрикнул.

– Так, вы оба. Снимайте штаны! – громко заявила Эштон.

Ее прут из ветки гикори лежал на своем обычном месте. Повариха и две служанки обменялись тревожными взглядами, когда в кухню ворвалась хозяйка, схватила прут с верхней полки и стремительно вышла.

Эштон просто необходимо было поубавить в неграх это обожание Линкольна, пока оно не перешло все границы. По всему Чарльстону, да и по всему штату рабы с волнением повторяли одно слово: «Линкум». Те немногие, кто умел читать, понимали, что скоро он станет новым правителем Севера. Другие не знали о нем ничего, кроме того, что он «черный республиканец». Но их хозяева так сильно ненавидели «черных республиканцев», что этот Линкум уж точно должен быть другом негров, считали они.