– Здрав будь, Аким.

– И тебе того же. Добрая водица в реке, прохладная.

– Сейчас испробую, – бледное и всегда серьезное лицо парня внезапно озарилось улыбкой. – А невольников хозяин купать будет? Я б на его месте выкупал, коль уж есть такая возможность, а то запаршивели все, заросли грязью. Слышь, Аким – ты б прогулялся до хозяйского шатра, когда парни твои придут, сказал бы. Купец тебя послушает.

– А и прогуляюсь, – не стал возражать молодой человек. – Охотно. Ты прав, Салтан, рабов выкупать, конечно же, надо, а то смердят, дышать рядом тошно.

– Вот-вот, и я про то говорю.

Живой товар купали под пристальным присмотром надсмотрщиков и стражи, не то чтоб опасались, что кто-то сбежит – куда бежать-то? Так следили, для порядку, на всякий случай. Мало ли, уплывет да утонет кто – хозяйскому кошелю потеря. Все наблюдали охотно, еще бы – за голыми-то девами, а те поначалу стеснялись, а потом, глядя на обнажившуюся красавицу Машу, тоже поскидывали свои лохмотья. И правда, чего рабыням стесняться-то? Еще невольничий торг впереди предстоял, да у многих – почти у всех – и был уже все в том же Шехре, когда продавец выставлял их – товар! – голыми, – а покупатели тщательно осматривали, в зубы смотрели, да в срамные места, щупали, словно скот, трогали.

А тут-то никто в зубы не смотрит! Река, прохлада, господи… да что же стоять-то, жеманиться? Тем более сам хозяин приказал – купаться, так что попробуй, ослушайся, вмиг кнута отведаешь.

Вот и бросились в воду. Вслед за первой – Машей – сначала одна женщина разделась да поплыла, за нею все остальные. Яцек да малые отроки – те, понятно, давно уже были в воде.

Ремезов прищурил глаза… Ага! Вот и Салтан. На бережку, рабынь дожидается… Нет, в воду вошел, поболтал со стражниками, с надсмотрщиками перекинулся парой слов… нырнул, прям как был – в штанах, в рубахе… Вынырнул, рубаху стирать принялся… потом протянул ее Маше – выстирай, мол, да опосля принеси. Ох, и хитрый! А с виду – бледная немочь.

Маша явилась к Павлу вечером, уже после переправы, когда караванщики, раскинув на берегу шатры, уже запалили костры, и десятки сиреневых полупрозрачных дымов потянулись в голубое, быстро темнеющее небо. Золотисто-багряный закат выцветил яркими красками реку, словно в картинах Матисса или Вламинка, у самого горизонта медленно таяли мелкие вытянутые облачка, а над рекой вставала призрачная вечерняя дымка.

Сейчас бы на рыбалку. Закинуть удочку, посидеть, вытащить какую-нибудь плотву или щучку – многие, караванщики, кстати, сейчас именно этим и занимались. И Павел хотел было… но вот пришла Маша.

Как обычно, девушку привел надсмотрщик, на этот раз – Кармаль, долго болтавший с Павлом о водяных, джиннах, ифритах, русалках и прочем глупом вздоре. Так и проболтали до темноты, чего ж?

– Я бы усилил ночью охрану, – уходя, внезапно обернулся Кармаль.

Павел вскинул глаза:

– С чего бы?

– А ты, друже Аким, в реке ничего странного не замечал?

– Нет, – честно признался Ремезов. – Да я за рекой и не следил вовсе.

– И другие не следили, – тряхнув белокурой шевелюрою, усмехнулся «борец». – Все смотрели на девок, рабынь. А я потом вон что нашел!

Кармаль вытащил из-за пояса щепку:

– Вот, прихватил, тебе показать, потому что ты умный, и хозяину все, как надо, скажешь. А другие насмехаться начнут, скажут, дескать, Кармаль зазря труса празднует!

– Похоже на обломок весла, – покрутив щепку, негромко промолвил Ремезов.

– Оно и есть! – парень просиял ликом. – И ведь свежий разлом-то! Вот и ты догадался, я же говорю – умный. Весло – это лодка, ладья, а ладья – это бродники! Караван у нас, конечно, большой, в открытую не нападут, но ночью пощипать могут.

– Благодарю за службу, славный дружище Кармаль! – подтянувшись, истинно по-генеральски выкрикнул Павел. – Родина… в смысле – хозяин – нас с тобой не забудет. Сегодня же обо всем ему доложу, ступай себе спокойно, обломок только оставь.

– Да он-то мне, друже, не нужен.

Надсмотрщик ушел, и Маша, забравшись в шатерик, прильнула к Ремезову:

– Аки-и-им! Как я по тебе соскучилась!

Сглотнув слюну, Павел погладил девушку по спине. Сейчас ему почему-то вспомнился «Маленький принц» Экзюпери, наверное, потому что – «мы в ответе за тех, кого приручили». Вот как он – Машу. И что теперь с этой девчонкой делать-то? Вернее, не теперь, а потом, в Орде или, как обычно говорили – «в татарах». Вот так взять и бросить? А что, рабыня ведь, не человек вроде. Тьфу! Ну и мысли. Бросит, конечно, можно бы… Только потом как самого себя называть-то? Гнусным подлецом или циничной сволочью? Циничной сволочью, наверное, лучше – и звучит красивей, и есть в этом словосочетании какой-то философский оттенок – киники-циники…

Прижав девчонку к себе, Павел вздохнул – а ведь ее теперь и не бросишь. Надо что-то думать, придумывать… Ну, вот сейчас «возьмут» с Машиной помощью убийц… хотя бы для начала их связника, Салтана. А уж потом… потом можно будет попросить за Машу купца. В конце концов выкупить ее – мол, понравилась, а уж там, в Сарае видно будет, куда девчонку девать? Город большой, русских купцов много – отправить с ними домой… Домой. А есть у нее дом-то? Нету. Вот то-то! Тогда одно остается – монастырь, это и для знатных пленниц часто единственная дорога. Монастырь… Не сахар, конечно. Да и понравится ли эта идея Маше?

Ладно, потом поговорим, время есть еще. Может, что и иное придумается, а придумать надобно обязательно, не с собой же ее волочить в обратный путь – и опасно, и… Не во вторые же жены брать! И не в наложницы – подло это по отношению к боярышне Полине. А вот сейчас пользоваться этой наивной девчонкой – не подло? Так она сама вроде бы…

Тьфу ты, черт. Совсем запутался…

– Ты что так тяжело вздыхаешь-то? – Маша обняла Павла за плечи. – Устал?

– Да есть немного.

Помолчав, Ремезов поцеловал девушку в губы и тихо спросил:

– Как Салтан? Клюнул?

– Клюнул, – шепотом откликнулась невольница. – Как за рубахой пришел, отвел в сторонку, да все выспрашивал про Шехр да Тиверу. Я говорила, как ты научил.

– А он?

– Он сегодня же встречу назначил. Сказал, мол, есть тут у меня земляки, помочь мне хотят, из рабства дремучего выручить.

– Молодец! – кивнул Ремезов. – Так где встреча-то?

– Недалече, в кусточках. Я как раз от тебя и уйду… – Маша неожиданно засмеялась. – Ежели что, ты виноват будешь. Не уследил.

Еле слышно плескали, бились о низкий, заросший густым камышом берег, волны, ветер то дул, пронося над росшими вдоль реки ивами и красноталом низкие серые облака, то вновь затихал, ни единая веточка не шевелилась, казалось, застыв, словно в колдовской сказке, навечно. Вот кто-то пискнул в траве, и тут же вспорхнула, забил крыльями неясыть, а за ней поднялся в небо ястреб.