окруженной достатком, но не смеющей никогда «свое суждение иметь» – списанные с Шатирона и его жены (в романе она является, однако, не женой простака – дворянина г. Антуана, а женой деревенского кулака г. Виктора Кардонне), – и вплоть до фигурирующего в романе деревенского форейтора-подростка Жанни Шарассона, оригиналом которому послужил настоящий живой Шарассон, по имени Сильвен, бывший затем до самой смерти Жорж Санд ее кучером,[790] – вот те, прямо взятые с натуры летом 1845 г. элементы, из которых сложились фон, декорации и второстепенные персонажи «Греха господина Антуана», романа, появившегося осенью 1845 г. в «Эпохе».

И, как всегда почти бывает, эти бытовые подробности, заимствованные из окружающей писательницу действительности, и эти чисто реальные личности, наиболее для нас интересны в нем. Главные же действующие лица – молодой мечтатель на социалистические темы, Эмиль Кардонне; дочь г. Антуана, златокудрая Жильберта де Шатобрен, и грансеньер-коммунист маркиз де Буагибо, в конце романа являющийся в виде благодетельного Провидения, т. к. своими 4,5 миллионами, завещанными Эмилю и Жильберте (которая оказывается «грехом» г. Антуана и покойной жены маркиза) он дает возможность и волкам быть сытыми, и овцам целыми. Т. е. Эмиль может жениться на Жильберте, не поступаясь своими социальными мечтаниями, а наоборот, имея в виду в будущем учредить на деньги маркиза-коммуниста целую грандиозную крестьянскую социалистическую общину, где не будет нищеты, темноты и каторжного труда в виде жалкого мужицкого земледелия, а наоборот, земледелие процветет, благодаря тому, что «орудия труда» будут общими, а «капитал явится не притеснителем труда, а его пособником», где местом отдохновения и развлечения после работы будет предусмотрительно заранее разводимый добродетельным маркизом роскошный парк, – который, таким образом, впредь не будет забавой и роскошью одного собственника-дворянина, а всеобщим местом отрады и отдыха.[791] А волк – т. е. папепька Кардонне, видит, что сын его женится уже не на незаконной и нищей дочери отказавшегося от всех дворянских привилегий и всякого «господского обличья» Г. Антуана, а на богатой наследнице титулованного дворянина.

В сущности, все содержание романа и исчерпывается этой борьбой между практиком и кулаком-папенькой, желающим, чтобы сын его приумножил его капитал, и идеалистом-сыном, мечтающим лишь о социальном равенстве да о златовласой Жильберте. Но именно благодаря этим мечтам он с одной стороны сходится с эксцентрическим нелюдимым маркизом де Буагибо и завоевывает его дружбу, а с другой – невольно способствует примирению этого старого оригинала с похитившим некогда любовь его жены графом Антуаном де Шатобрен, с дочерью его и покойной маркизы, – Жильбертой, и наконец, и с другом г. Антуана, одновременно бродягой, браконьером и плотником, – Жаном Жаплу. Ибо двадцать лет назад маркиз так же внезапно лишил его своей дружбы и работы у себя, как прервал и всякие сношения со своим другом Шатобреном, заподозрив, что этот Жан был пособником Шатобрена в разбившей жизнь маркиза любовной интриге.

Итак, фабула романа представляется довольно-таки наивной и значительно отзывается тем добрым старым временем, когда писатели так любили трогать чувствительных читателей историями двух юных сердец, угнетаемых какими-нибудь злокозненными опекунами или родителями, или же рассказывать о том, как бедная, но благородная девица, терпящая несправедливости судьбы, находит, наконец, своих настоящих родителей или благодетельного богатого родственника, усыновляющего ее в последней главе. Но удивительное дело! Или наоборот: совершенно неудивительно, а, верно, таковы уж законы повторяющихся исторических событий или исторических эпох: когда читаешь этот роман, на вас сплошь и рядом веет с его страниц чем-то до того знакомых, близким, точно читаешь вчерашнюю газету или, по крайней мере, газеты, которые мы, русские, читали не далее, как перед перевернувшими все событиями 1905 г.

Вот два местных дворянина, порвавших со всякими сословными предрассудками, мечтающих об общем благе народном, задающихся один – широкими планами будущего переустройства общества, а другой, на практике исповедующий принцип равенства и братства, работающий в столярной мастерской и братающийся с представителями простого народа. Так и кажется, что один появился прямо с «земских съездов», а другой вскоре запишется в «крестьянский союз» или в «трудовики».

Вот кулак-буржуа, представитель «торгово-промышленной партии», презирающий как обнищавших дворян, так и дворян-идеалистов, не умеющих отстаивать свои зубрские интересы, и произносящий длинные речи о «великой роли капитала» и крупных предприятий.

Вот и грубоватый, резкий на словах, не дающий себя в обиду, «сознательный» крестьянин, исповедующий самый упрощенно-категорический пролетарский коммунизм – Жан Жаплу.

Вот только что слышанные, ежедневно читавшиеся нами в газетах рассуждения о крестьянском малоземельи; о зависимости и угнетении трудящегося люда различными крупными предпринимателями; о необходимости поднять крестьянское хозяйство; о невозможности улучшить земледелие, пока крестьяне находятся под властью и гнетом крупных земельных собственников – этой новой аристократии капитала, явившейся на смену прежней родовой аристократии.

Словом, мы видим поразительное сходство жизненных явлений в двух странах в эпохи, предшествовавшие и сопутствовавшие социально-политическому перевороту, каковым была для Франции революция 1848 г., а для нас революция 1905 г. И вот эти-то именно черты и отражения исторических и социальных процессов и делают то, что если, быть может, было время, когда этот роман Жорж Санд (как и многие другие ее романы) казался большинству читателей из буржуазного французского и европейского общества «утопическим», оторванным от действительной жизни и заносящимся в мир фантазии, то нам и в наши дни он интереснее многих, пользовавшихся успехом лет 25 и 35 тому назад, романов «натуралистических».

Ибо при всей его «добродетельности» во вкусе сороковых годов, и при всех его невыносимых для современного читателя бесконечных разглагольствованиях героев, он полон жизненными, повседневно и в печати, и в разговорах затрагиваемыми и по сей день темами, и потому от него веет духом живой действительности, рядом с литературной устарелостью. А что же важнее? – дряхлая форма или свежее содержание? Форма – вещь преходящая. Идеи остаются, а идеи, отражающие великие социальные явления, к тому же, обладают свойством по временам молодеть и возрождаться, вернее – они никогда не стареют.

Жорж Санд работала с невероятной быстротой и, едва окончив один роман, тотчас принималась за другой. Существует анекдот, что, будто бы, если она ночью дописывала последние страницы одного романа, а время лечь спать, т. е. 4 часа утра, еще не наступило, то она немедленно брала новый лист бумаги, писала наверху заглавие и принималась тотчас же писать новый роман. Произошло ли дело именно так с «Жанной», «Мельником» и «Чертовой Лужей» – мы не знаем, но факт тот, что эти три романа написаны в течение одного 1844 года: «Жанна» – весной, «Мельник» – летом, и «Лужа» –