– Вы как здесь, Сан Саныч? Николь увезли, вы знаете?

– Когда?

– Десять дней назад…

– Десять дней? – как будто не верил Сан Саныч. – А куда, вниз?

– Да нет, вверх вроде повезли, я думал это связано с вашим делом. А вас освободили? – Померанцев рад был, но смотрел настороженно.

– Макаров вытащил – два года с отработкой…

– Вид у вас, как из лагеря.

– И там был… куда же их отправили?

– Не знаю… на «Марии Ульяновой», должно быть, она в тот день уходила.

– Мне Николь оставляла адреса, куда писать… – Сан Саныч морщился и тер лоб. – После лагеря ничего не осталось. В Дорофеевском кто-то…

– Пойдемте домой, Сан Саныч, вы давно здесь? – Померанцев все не решался сказать Белову, что Николь забрали беременной. С большим животом.

На крылечке курил Горчаков. Обнялись молча.

– Заходите, не стойте! – Померанцев распахнул дверь.

Белов вошел, увидел детскую кроватку, ширму, разделяющую комнату, и все понял.

– Вот, – Померанцев засовывал самодельный кипятильник в чайник. – Тут мы и бичевали, там – дамы, я на топчане, Георгий Николаевич, когда ночевал, под столом спал. Вы голодный, Сан Саныч?

– Называйте меня на ты, Николай Михалыч!

Померанцев обернулся, сморщился в сомнении:

– Не получится, наверное, Сан Саныч, вы все же мой капитан.

– Все мы теперь зэки… бывшие…

– Почему же бывшие, – улыбнулся Горчаков, усаживаясь на стул, – есть и действующие.

– Я много думал про вас… я полгода еле выдержал, а вы столько лет отсидели… – Сан Саныч с недоверием рассматривал Горчакова.

– Николь по вашему делу шла?

– Кажется, нет… Угрожали, но что-то у них… не знаю, мне давали протокол на подпись, там была куча имен, я и не знал многих. – Сан Саныч потер лоб. Ему и хотелось рассказать близким людям, что с ним было, и тяжело было вспоминать. – Может, выпьем? У меня спирт есть.

– Я на дежурстве, вашу записку увидел и пришел ненадолго. – Горчаков все разглядывал Белова.

– Я бы тоже не стал, Сан Саныч, – Померанцев разливал крепкий чай. – Где Николь искать будем? Мы с Георгием Николаевичем всех здесь подняли, но даже Богданов ничего не узнал. Клигман чего-то испугался, видно их здорово тряхнули. Надо в Красноярске искать, кто там ссыльными ведает?

– А я выпью. Мне больше не с кем!

Померанцев нарезал сало, поставил вареной картошки. Развел спирт и достал две рюмки.

– Не теряйте времени, Сан Саныч, сходите к новому коменданту… – Горчаков докурил и поднялся. – Вы знаете, что Николь беременная?

– Как?! – застыл Сан Саныч.

– На восьмом месяце! – уточнил Горчаков. – Идите к коменданту!

– Он ничего не скажет – я ей никто! – Белов все смотрел оторопело. – Как же она?

– Новый комендант очень коньяк любит и рыбалку. Сходите, пообещайте свозить куда-то… он может узнать. – Горчаков подал руку, прощаясь. – Но чего-то они все боятся. Клигман сказал, что большое следствие идет по Красноярскому управлению МГБ. Будьте здоровы!

Они выпили и просидели до поздней ночи. Померанцев оказался душевным дядькой. Сан Саныч рассказывал и рассказывал ему, и сам пытался понять, спрашивал, как ему быть со своей трусостью? На это Николай Михайлович, посмеиваясь, рассказал свои, такие же нелепые и совсем несмешные случаи. Вышли покурить.

– Не бери в голову, Сан Саныч, не стоило за тряпки драться. Есть вещи поважнее…

Поселок спал. Дворняги, а они были чуть ли не в каждом дворе, перебрехивались между собой, басисто гремели овчарки из питомника и еще где-то далеко, словно за лесом выли, выворачивая душу, цепные сторожа с лагерных периметров. Ночь была звездная, по-весеннему прохладная, но первые комары уже запели. Молчали, слушая тишину.

– Такая же вот ночь была, когда их увели. Под утро пришли трое. Я решил, что арест, заволновался, как мальчишка. Николь – наоборот, у нее все собрано было. Одела Катю, я взял ее на руки, и пошли.

Две недели искал Сан Саныч Николь по всему Енисею до Красноярска. Пил с комендантами, разговаривал с начальниками пристаней. Этап, которым ее увезли, был большой, сборный, плыли в нем в основном бытовички-малосрочницы, но были и ссыльные. Тем же пароходом вывозили амнистированных женщин с детьми, поэтому разглядеть «молодую, темненькую и симпатичную девушку с полуторогодовалой девочкой» было сложно. «Мария Ульянова» останавливалась по всем пристаням, Николь могли выгрузить на любой из них.

В Красноярске в МГБ не пошел, не стал обращаться и к Макарову. Получил в ателье заказанную форму, документацию и деньги и улетел на «Полярный» в Игарку. У него оставалась надежда на адреса, которые дала Николь. Один адрес был в Дорофеевском, имени он не помнил, но можно было написать Герте, и та обязательно поняла бы, о ком речь. Второй же адрес был в Ермаково, с ним было сложнее.

Сан Саныч был слегка не в себе, ему казалось, что на «Полярном» у него больше возможностей, он мог сходить в низа и искать ее там, мог переговорить с капитанами, начальниками пристаней, в рыбколхозах – у него везде было полно знакомых.

Он рвался на «Полярный», словно буксир мог восстановить его прежнюю жизнь.

68

– Тут целая история, Георгий Николаич! – Валентин Романов шагал широко, курил хмуро и пытался найти правильные слова.

Он эти слова две недели назад, как приехали в Ермаково, начал подбирать, а теперь, когда Горчаков был рядом, ничего в голове не осталось. Валентин не знал, как Горчаков среагирует, вдруг правда откажется идти? Он остановился, зло выплюнул папиросу и для надежности взял Горчакова за плечо:

– К тебе жена приехала, вот что! – Валентин смотрел требовательно, но и тревожно.

– Кто? – не понял Горчаков.

– Ася твоя здесь. С Колей. Две недели уже в Бакланихе живут. Мы с тобой сейчас к ним идем.

Горчаков нахмурился растерянно, остановился и полез за папиросами.

– Какая еще жена, Валя? Ты откуда знаешь? – Горчаков шарил по карманам, ища спички. Наконец нашел и недовольно уставился на Валентина.

– Они у меня на острове с осени жили, идем, они ждут тебя, – Романов держал Горчакова за рукав, не давая думать.

– Погоди, Валя, не тяни меня! – уперся Горчаков.

– Таких женщин, как твоя Ася, поискать!

– Какая Ася?

– Николаич, я с тобой не шутки шучу! Жена твоя! Здесь! В Ермаково!

– Давно? – Горчаков сдался, и они двинулись по дороге.

– Говорю же – две недели, она в школу устроилась. По музыке учительницей. В концерте уже участвовала! Еле отпустили, хлопают и хлопают, суки. – Валентин говорил, чтобы не молчать или чтобы Горчаков не сказал чего-нибудь… Покосился на хмуро шагавшего лагерного фельдшера. – Офицерье под нее клинья бьют, баба она завидная, поаккуратней вам надо…