Горчаков остановился очень мрачный.

– Дай покурю, – он глядел вокруг, как будто искал, куда присесть, но ничего не видел.

– Пойдем на стадион! – понял его волнение Романов.

Они направились к деревянной трибуне. Ребятишки бегали по вытоптанному полю, гоняли мяч. Кричали.

– Ты говоришь, ко мне жена приехала? – недоверчиво спросил Горчаков.

– Ну да! Ася Горчакова!

– А почему…

– Как почему?! – перебил Валентин. – Жена она твоя! Приехала и все!

– Валя, мы много лет не виделись! Зачем она?! – Горчаков в досаде замотал головой. – Ох, Ася… Она что, правда здесь?!

Прилетел мяч и застрял в трибуне чуть выше.

– Пойдем, Николаич, чего сидеть? Они ждут, Колька, тот и не видел тебя никогда. И ты его…

– Дяденька, кинь мячик, – бежал к ним загорелый мальчишка, поддергивая трусы.

Мужики встали, не замечая его, и пошли к выходу.

– Большой уже? – спросил Горчаков.

– Кто?

– Коля.

– Выше меня, про тебя все расспрашивает, ты только с ними поаккуратней… – Валентин кряхтел и не решался говорить самого плохого. – Ох, нам с тобой литровочку спирта усидеть, я все рассказал бы… Они к тебе пешком шли! Из Туруханска! Дубина ты бесчувственная!

– Пешком?

– Прошлой осенью это было, чуть живых подобрал. Ты, Николаич, сразу ничего их особенного не расспрашивай. Дай им к тебе привыкнуть, приласкай, как можешь, они так тебя ждали! Вон тот домик с черной трубой. Я тебя на улице подожду, а хочешь за бутылкой схожу?

Горчаков остановился, сосредоточенно глядя на Романова.

– Ты какой-то бледный, Николаич, сделался… не кипишись[144] так-то, свои же…

Ася с Колей уже второй час ждали. Устали волноваться, сидели, прижавшись друг к другу, напротив двери, говорили о чем-то тихо. Замерли на входную дверь, встали оба, когда он вошел.

Трое людей молча глядели друг на друга.

– Здравствуй, Ася… Коля… – Горчаков не решался двинуться к ним. Очки поправил.

Ноги Аси подкосились, Коля ухватил ее и опустил на топчан. Горчаков присел рядом на табурет, взял ее ладонь.

– Все хорошо, Ася, все хорошо! – Георгий Николаевич, растерянно ее рассматривал, сжимал руку. Коля стоял рядом.

– Коля… – Георгий Николаевич все так же растерянно кивнул сыну.

– Мы боялись, не узнаем тебя, – шепнула Ася, не отрывая от мужа окаменевшего взгляда.

Комната наполнялась растерянностью, как чужие смотрели, смущались друг друга…

– Ты не обнимешь меня?

– Да-да… я… – Горчаков привстал и, неуклюже обхватив, поцеловал жену в щеку.

Осторожно обнял Колю. Они совсем не были похожи на семью. Георгий Николаевич, седой, в изношенных круглых очках, казался намного старше Аси. И смотрели они друг на друга, как давно забывшие друг друга люди. Коле очень неловко было – он видел стеснение матери и сам ничего не чувствовал к этому пожилому мужчине. Все годы мать рассказывала ему о другом человеке.

Горчаков хмурился, не знал, что ему делать с Асиной ладонью и с Колей и зачем вообще все это. От неожиданности он виновато, но и с внутренним упрямством смотрел то на Асю, то на сына. На его лице совсем не было радости.

– Я на дежурстве сейчас. Надо идти. Я приду еще… возможно, сегодня… – он отпустил Асину руку и осторожно отступил к двери.

– Гера! – Ася встала, закрывая рот рукой, глаза темнели и наполнялись слезами. – У меня Сева погиб…

– Сева… – Горчаков машинально повторил имя, понял, что речь идет о младшем. – Где он?

– Он погиб…

Ася стиснула зубы, слезы градом катились по щекам, но глаза не плакали, вцепились в мужа строго и страшно. Коля прижал ее к себе. Горчаков все стоял в дверях.

– Расскажи мне… – видно было, что он ничего не понимает и недоволен, что она плачет.

Ася смотрела все так же тяжело, смахнула слезы.

– Он утонул… в Енисее. – Она отвернулась и бессильно опустила голову.

– Я дежурю всю эту неделю в больнице, я обязательно приду… – Горчаков задумался на секунду, – завтра утром приду. Коля, проводи меня.

Вышли на улицу. Мрачный Романов курил у забора.

– Куда вы?! – он придирчиво изучал лицо Горчакова.

– Я приду, успокой мать… – Горчаков взял сына за плечо. – Очень неожиданно все это… Она сказала, что погиб Сева? Твой брат?

– Он ночью пошел на Енисей и провалился… – у Коли тоже текли слезы.

Горчаков хмуро разминал в пальцах курево, табак сыпался. Он прикурил, полупустая папироса вспыхнула огнем.

– Енисей не встал еще, – вмешался Валентин, – на быстрине текло… да ночь еще эта, лунная… Луна была во все небо! Ты с Асей осторожней, Николаич, она таких вопросов не выдержит… плачет все время! Сердце у нее в хлам изорвано!

Горчаков кивнул и вышел за калитку.

Романов и Коля вернулись в дом. Ася бледная, с мертвыми глазами стояла у порога, прижавшись виском к стене. Ухватила себя за кофточку на груди и не плакала.

– Пойду за водкой! – Романов решительно развернулся, зацепил плечом косяк, с потолка посыпалась известка. – Колька, не отходи от матери!

Горчаков возвращался в больницу. Шел, не видя ничего, и пытался понять, что сейчас произошло. Это была жена, которую он не помнил, сын, которого не знал, еще один сын… Реальным был только Валентин Романов, но и его он таким никогда не видел. Горчаков замедлил шаг, он вышел уже из Бакланихи на широкую улицу… Свадьба гуляла у одного из бараков, нарядный выпивший жених с пьяными товарищами брал штурмом крыльцо невесты. Подружки невесты не пускали, визжали на всю улицу, перекрикивая гармошку.

Впереди показалась больница. Горчаков пошел медленнее, он не понимал, как его младший сын, существовавший где-то на западе, совсем в другом мире, мог утонуть в Енисее. Его жена и его сын продолжали быть нереальными, ему странно было с ними разговаривать… Николь с ее детьми, несчастный Сан Саныч, сходящий с ума по Николь, беспокоили его больше…

Горчаков подошел к больнице и сел покурить на лавочку. Сегодня утром после обычного аппендицита у него в лазарете умер шестнадцатилетний мальчишка. Сиделка недоглядела. Уснула, и парнишка тупо истек кровью. Этого дистрофичного мальчишку с трассы, из проклятого двадцать шестого лагеря, ему было жалко. Он думал подержать его, подкормить и на пару месяцев освободить от общих работ. Даже сказал ему, и мальчишка прямо засиял, что не попадет на общие.

Про своего сына Севу он не мог ничего себе представить. Видел только неприятно страшные, почти звериные глаза Аси. Он от нее отвык, но она была все та же, что и в молодости… Решительная и верная. Только тогда у нее не было детей.