В конце концов Шарлотта направилась обратно, к лицевому фасаду церкви. Она намеревалась подойти и открыть дверь, но вместо этого она продолжила идти, пока не оказалась возле противоположной, правой стороны здания. Как она и ожидала, все стороны здания оказались симметричными. Окно было темным, а металлические части светильника блестели, отполированные временем. Здесь в ограде виднелась еще одна калитка, также покрытая ржавчиной (однако, присмотревшись внимательнее, она рассмотрела петли, щедро смазанные маслом и почищенные). Еще одна тропинка уходила вдаль вокруг утеса. Шарлотта попыталась угадать, что это было – продолжение дорожки, которую она видела на другой стороне, или другая тропка. Скорее всего, та же сама. Девушка улыбнулась, подумав о простоте и функциональности дорожки.

Потом Шарлотте показалось, что за оконным стеклом она увидела огонек внутри здания.

Она подошла ближе, очистила тонкий слой песка и грязи со стекла и заглянула внутрь. Внутреннее убранство церкви разочаровало ее.

Другие греческие православные часовни, в которых успела побывать Шарлотта, были хоть и небольшими по размеру, но величественными. Богато украшены орнаментами, иконами святых, выставленными в ровный ряд вдоль стен, фресками из жизни Иисуса Христа на сводчатых потолках. «Наглядная Библия», как выразился Роджер в часовне, которую они посетили на прошлой неделе. «Крестьяне, знаешь ли, не умели читать, и священники делали подобные росписи для того, чтобы рассказать им о Христе». После этой тирады Шарлотта хранила молчание, чтобы не сказать в ответ что-нибудь неприятное – настолько ее взбесил покровительственный тон Роджера. Больше всего на стенах часовен было икон Пресвятой Богородицы с Младенцем в золотых и серебряных окладах («Для защиты изображения», – проинформировал ее Роджер), которые сияли в блеске свечей. Сине-белая церковь, казалось, была лишена подобных украшений. На стенах не было ни росписи, ни икон, ни фресок.

Не было также свечей, стасидий[174] или гобеленов. Вместо них единственным украшением здесь являлись зеркала в изысканно украшенных рамках. Одно из них висело над дверью, одно позади алтарной части храма и еще одно как раз напротив окна. Алтарь, который, как ожидала Шарлотта, будет богато украшен, например, тонкими узорами напрестольного покрова, представлял собой обычный стол, небрежно накрытый белой ровной полоской ткани. В простых серебряных подсвечниках горели две свечи, по одной на каждом краю стола. Позади алтарной части храма виднелся дверной проем. Увидев его, Шарлотта кивнула сама себе. Несмотря на все странности, эта церковь соответствовала ее познаниям о греческой православной церкви. В Греции церкви состояли из нарфика, центральной храмовой части, где собирались для молитвы, и комнаты для священнослужителей позади алтарной части храма. Предположительно, в этой церкви она как раз находилась за дверным проемом.

Шарлотта отошла от окна, чувствуя смущение. Внутри церковь была настолько простой и аскетичной, что ее скорее можно было бы сравнить с суровой кальвинистской молельней. Ей захотелось узнать, почему это здание так отличается от роскошного архитектурного стиля остальных греческих церквей. Она пошла назад к двери, уверенная в том, что она сумеет зайти. Зажженные свечи вселяли веру в то, что в церкви должен быть священник, поэтому дверь будет открыта. Тем не менее перед тем, как войти, она еще раз вернулась на тропинку, поднимающуюся по склону от пляжа. Она чувствовала некие угрызения совести по отношению к Роджеру и хотела помахать ему, чтобы продемонстрировать любовь. Это заставило бы его порадоваться. И, может, он перестал бы беспокоиться. Но когда она посмотрела в ту сторону, она не смогла найти его. Она сумела разглядеть прилавок с фруктами и напитками, и семейство отдыхающих… Все было на месте, кроме Роджера. «Возможно, он перебрался в тенек», – подумала Шарлотта. Он испытывал панический страх по поводу солнечных ожогов и обезвоживания. Еще один пунктик, который раздражал в Роджере. А может быть, он попросту разозлился на нее и решил пойти выпить пива – смешно, но она надеялась, что именно так и произошло. Эдакий всплеск прежней тяги к приключениям, той, которая таилась в прежнем Роджере, которого она когда-то встретила и в которого тогда влюбилась. В том Роджере, который заставлял ее смеяться и постоянно чем-то удивлял, льстя ей своим ухаживанием.

В горле у нее возник неожиданно горький комок разочарования, когда Шарлотта повернулась обратно к церкви. По мере того, как солнце поднималось все выше, тени ползли по земле за ограду, словно побитые псы. Белые стены просто сияли. Синий купол мерцал под солнцем, отражая свет белоснежных стен, который просто слепил глаза. Шарлотте даже пришлось зажмуриться, когда она подошла к двери. Ожидание того, что церковь не заперта, мешалось с сомнением: а что будет, если открыть не получится? Но ей пока не представилось шанса это выяснить. Как только она потянулась к дверной ручке, дверь распахнулась настежь; в проеме стоял старый мужчина и молча смотрел на нее.

Он был одет в простую черную рясу, подпоясанную веревкой. В черно-серой бороде белела седина. Через голову была перекинута белая полотняная полоса, под ней Шарлотта углядела длинные волосы, которые локонами ложились на плечи. Он носил сандалии, а ногти на ногах были длинными и загнутыми.

– Добро пожаловать на остров Церкви ордена св. Иоанна Патмосского. Меня зовут Баббас, – проговорил мужчина и поклонился. Затем он медленно выпрямился и прошел мимо Шарлотты, не говоря ни слова. Когда он оказался рядом, Шарлотта уловила неприятный кислый дух потного тела, а еще какой-то другой запах – сладковатый и куда более отвратительный.

Баббас был ростом на восемь дюймов ниже, чем она, и когда он проходил мимо, Шарлотта сумела разглядеть его головной убор. Полотно, которое сначала показалось ей белым, было, на самом деле, грязно-желтого цвета. Убор покрывали многочисленные жирные пятна, вроде тех, что остаются на скатерти от грязных чашек. Ее тряхнуло от отвращения, когда Шарлотта поняла, что это жир с немытых волос, проступающий сквозь ткань в тех местах, где она прижималась к голове. Шарлотта непроизвольно отступила назад, в равной степени шокированная и удивленная. «Почему он не моется?» – подумала она и сделала еще один шаг в сторону. Баббас остановился и повернулся к Шарлотте.

– Это маленькая церквушка, и удобств здесь не слишком много, – сказал он, будто читая ее мысли. – Пошли, я покажу тебе все здесь и расскажу, что должно быть сделано.

Он свободно владел английским, но в речи присутствовал легкий акцент. Скорее всего, греческий. Баббас говорил неспешно, как бы продумывая каждое слово, прежде чем произнести его. Ей было интересно, говорил ли он так оттого, что это неродной язык, или это была его манера разговора. Выцветшие-голубые глаза Баббаса под нависающими серыми бровями окружали морщины. Он пристально посмотрел на нее, повернулся и двинулся дальше. Его походка не была похожа на старческую, это точно. Но Шарлотта видела, что при ходьбе он не поднимал ноги высоко и старался делать короткие шажки.