поведал Лунити, как приготовить и применить яд. Холодный, бесцветный, звенящий голос заключил:

– Я ответил на твой вопрос. Если хочешь узнать что-нибудь еще, спроси об этом сейчас.

Снова простершись ниц, Лунити возблагодарил Окклита и, полагая, что узнал все необходимое касаемо Воорквала, не использовал возможность продолжить расспросы странного существа из живого камня. А Окклит, загадочный и неприступный в своих нескончаемых, непроницаемых думах, очевидно, не счел необходимым удостаивать его ничем, кроме ответа на заданный вопрос.

Покинув беломраморную бездну, Лунити спешно возвращался по узкой расселине. Дойдя до прозрачного водоема, о котором говорил Окклит, он остановился, опорожнил флягу для воды и наполнил ее злобно шипящей жидкостью. Затем снова пустился в путь.

По прошествии двух дней, до крайности усталый и измученный, пройдя сквозь пылающий ад пустыни Афом, он добрался до Лоспара в тот же час, когда уходил, в час тьмы и дремоты. Поскольку он не объявлял об отлучке, все решили, что он, по обыкновению, удалился в подземное святилище под пирамидой Воорквала для долгой медитации.

Со страхом, надеждой и трепетом, боясь, что план провалится, и все еще обмирая от своей нечестивой дерзости, Лунити ждал ночи, предшествующей двойной заре солнцестояния, когда в тайном зале черной пирамиды будет приготовлено чудовищное приношение. Налу должен зарезать другой жрец или жрица, выбранные по жребию, а кровь Налы – стечь по желобу в алтаре в большую чашу; затем чашу с торжественными песнопениями понесут Воорквалу, и ее содержимое вольют в зловеще разверстую раковину кровожаждущего цветка.

В этот краткий промежуток король мало виделся с Налой. Она совершенно отрешилась от всего и, казалось, полностью предалась надвигающемуся року. Никому – и в первую очередь возлюбленной – Лунити не посмел намекнуть, что жертва, возможно, не состоится.

Настал канун, которого страшился Лунити; стремительно меняющиеся сумерки переливались драгоценными оттенками, а во тьме повисли сияющие сполохи. Лунити прокрался сквозь спящий город и вошел в пирамиду, темной громадой высившуюся над непрочными открытыми строениями немногим солиднее простых навесов и решеток из камня. С бесконечными предосторожностями, пряча свои истинные намерения в самых укромных тайниках разума, король приготовил все, как предписал Окклит. В большую жертвенную чашу черного металла, в комнате, вечно освещенной сохраненным солнечным светом, он вылил клокочущий, шипучий яд, принесенный с белых гор. Затем, с ловкостью хирурга отворив вену у себя на руке, он добавил к смертоносному зелью своей крови. Кровь, казалось, успокоила сердитую отраву и лежала поверх ее пенящегося хрусталя, словно волшебное масло, не смешиваясь, и вся чаша с виду была наполнена жидкостью, весьма приятной сатанинскому цветку.

Сжимая в руках черный грааль, Лунити взобрался по винтовой лестнице, ведущей к Воорквалу. С замирающим сердцем, в полуобмороке от суеверного ужаса, он вышел на высокую черную платформу над погруженным во мрак городом.

В мерцающем лазурном сумраке, в причудливых радужных отсветах, предвестниках двойной зари, он увидел, как чудовищный цветок дремотно покачивается и сонно шипит – и ему тихо вторят бесчисленные растения с нижних террас. Давящий кошмар, черный и осязаемый, казалось, стекал с пирамиды и ложился неподвижной тенью на все земли Лофаи.

Ошеломленный собственной дерзостью, опасаясь, что его тайные мысли прочтут, стоит подойти ближе, или что Воорквалу покажется подозрительным подношение, сделанное раньше обычного часа, Лунити поклонился своему цветочному владыке. Воорквал не удостоил его никаким знаком внимания, однако огромная чаша цветка, чей полыхающий багрянец в сумерках потух до граната и пурпура, была протянута и готова принять омерзительный дар.

Не дыша и едва не лишаясь чувств от религиозного страха, за секунду, показавшуюся вечностью, Лунити вылил замаскированный под кровь яд в раззявленную чашу. Яд бурлил и шипел, словно колдовское варево, пока цветок жадно пил, и Лунити увидел, как извивающаяся ветвь-рука вдруг отпрянула в сомнении и поспешно наклонила свой демонический грааль, словно отвергая жертвенное возлияние.

Но было поздно: яд уже впитался в пористые лепестки. Покачивание мгновенно сменилось корчами агонизирующей змееподобной ветви, а затем огромный чешуйчатый ствол Воорквала и зубчатая лиственная корона заметались в исступленной пляске смерти, заколыхались темным силуэтом на фоне разгорающегося занавеса зари. Низкое, грозное шипение заострилось до нестерпимо пронзительной ноты, исполненной боли умирающего демона, и Лунити, посмотрев вниз с площадки, на краю которой съежился, спасаясь от раскачивающихся стеблей, увидел, что меньшие растения на всех черных террасах заметались в безумном унисоне со своим господином. Их исполненный муки хоровой шелест походил на звуки из ночного кошмара.

Лунити не осмеливался взглянуть на Воорквала, пока не понял, что наступила непривычная, неестественная тишина, и не увидел, что цветы внизу перестали извиваться и безжизненно поникли на стеблях. Тогда, не веря самому себе, он понял, что Воорквал мертв.

Обернувшись со смесью ужаса и триумфа, он увидел вялый стебель, плашмя упавший на свое ложе скверны. Увидел внезапное увядание жестких листьев-мечей, отвратительного адского цветка. Даже окаменевшая луковица как будто разрушалась и крошилась у него на глазах. Весь ствол, стремительно теряя свои зловещие краски, съеживался и опадал, словно пустая высохшая змеиная кожа.

В то же время Лунити каким-то неясным образом ощущал некое присутствие, нависшее над пирамидой. Даже по смерти Воорквала ему казалось, что он не один. Он стоял, ждал, страшась сам не зная чего, и вдруг почувствовал, как в лазурном сумраке шевельнулось нечто холодное и невидимое – оно проструилось по его телу, словно кольца огромного питона, беззвучно скользнув по нему темными и холодными объятиями. Еще миг – и оно исчезло, а Лунити больше не чувствовал давящего присутствия.

Он двинулся к выходу. Казалось, умирающая ночь грозит непостижимым ужасом – он сгущался впереди, когда Лунити сходил по длинным завиткам темной лестницы. Король медленно спустился, придавленный странным отчаянием. Он сразил Воорквала, видел его смертные судороги – значит, Нала спасена, ее не принесут в жертву. И все же он сам не верил в то, что сделал, – древнее заклятие должно быть снято, но, похоже, это не больше чем праздный миф.

Сумерки начали светлеть, когда Лунити шел спящим городом. По обычаю Лофаи, еще час никто не покинет дома. Затем жрецы Воорквала соберутся на ежегодный обряд кровавого приношения.

На полпути между пирамидой и своим дворцом Лунити, к великому своему удивлению, повстречал деву Налу. Бледная, как призрак, она скользила мимо него стремительно, раскачиваясь почти по-змеиному, – это так не походило на ее обычную томность. Увидев ее закрытые, невидящие глаза сомнамбулы, Лунити не посмел подойти. Его встревожили змеиная легкость и неестественная уверенность ее движений. Они напоминали ему то, что он боялся вспомнить. Обуреваемый дурными предчувствиями и сомнениями, он последовал за