Несмотря на общий невеселый тон послания, оно вызвало у Джорджа улыбку, пока он читал его. Сначала один, потом – вслух для Констанции, потом снова несколько раз наедине с собой, пока наконец бережно не отложил письмо к самым памятным вещам.

Никто из сидевших в баре отеля не смеялся; слышались только негромкие разговоры. Да и с чего было веселиться? Даже погода этому не способствовала. Жара отступила, но ее сменила гроза такой силы, что казалось, она могла сровнять с землей весь Ричмонд.

Стараясь не обращать внимания на недовольное бормотание вокруг, Ламар Пауэлл составлял набросок письма своему мастеру на мексиканский рудник. Устроившись за столиком в дальнем углу, подальше от посторонних глаз, он уведомлял мастера о том, что в ближайшие двенадцать месяцев приедет сам, чтобы возглавить работы.

После того как он наконец был доволен результатом, Пауэлл принялся размышлять о том, как отправить письмо за пределы Конфедерации. Он не доверял нелегальным почтовым курьерам, действовавшим между Ричмондом и Вашингтоном; многие из них были обычными мошенниками и часто просто топили пачки писем в ближайшем болоте или ручье и исчезали со своими жалкими барышами. И все же это был самый быстрый и самый прямой способ переправлять корреспонденцию через расположение противника. Возможно, для надежности ему следовало нанять курьера, а копию послать обходным путем. На Бермуды, через Уилмингтон. Так он сможет…

С запозданием на долю секунды Пауэлл услышал скрип мокрых ботинок. Он быстро сложил исписанный лист бумаги и посмотрел на человека, чья тень упала на столик. Перед ним стоял очень толстый, высокий мужчина в несвежем костюме, который своими непомерными размерами больше напоминал палатку. У него были темные волосы, хитрые глаза и лицо заговорщика.

– Я имею честь говорить с мистером Ламаром Пауэллом? – Толстяк облизнул губы.

Пауэлл пожалел, что не взял свой четырехзарядный «шарпс». Что, если эта гора жира – один из тех шпионов Уиндера, которые выискивают недовольных политикой президента?

– Что вам нужно? – не слишком вежливо спросил он.

Слегка смущенный резкостью, незнакомец неловко откашлялся.

– Мне вас указали как мистера Пауэлла. Я ищу вас уже несколько дней. Меня интересуют… э-э… кое-какие ваши планы. Могу я сесть и объяснить?.. О, прошу прощения… я капитан Беллингхэм.

В тот же вечер Бент праздновал победу, напившись до бесчувствия в своем пансионе. Мистер Ламар Пауэлл оказался ушлым типом. Он ни словом не подтвердил своего участия в каком-либо заговоре против правительства и ничем не намекнул, что такой заговор вообще существует. Но его глаза, жесты и недомолвки не оставили Бенту никаких сомнений. Пауэлл, безусловно, был замешан, а значит, нуждался в надежных людях, коим точно мог стать человек, который родился в Мэриленде, сочувствовал Югу, служил у генерала Лонгстрита и недавно получил ранение.

Однако одной этой лжи было недостаточно. Чтобы Пауэлл ему поверил, от него требовалось со всей искренностью выдать за свои некие весомые убеждения. Это было рискованно, но необходимо. Он сказал, как ему больно видеть то, что происходит на Юге, когда война, по сути, проиграна, а великие идеи испоганены Королем Джеффом Первым. Что мечтает увидеть свержение диктатора – если не голосованием, то любыми другими средствами.

Пауэлл выслушал его, а потом пошел на небольшую уступку. Весьма уклончиво он сказал, что обдумает слова капитана еще раз и, возможно, свяжется с ним по указанному адресу, если, конечно, для этого будут веские причины. Он не утверждал, что это случится обязательно, однако его поведение говорило именно об этом.

Далее Пауэлл потребовал объяснить, где и от кого капитан услышал о нем. Бент отказался отвечать. Такое неповиновение было рискованным, и все же он не мог допустить, чтобы Пауэлл посчитал его слабым. Подобная уступчивость могла помешать ему попасть в ближний круг этого человека. Поэтому Бент упорно настаивал на том, что не может раскрывать своих источников.

Оставив Пауэлла в баре отеля, Бент напился в своем пансионе и приготовился ждать. Неделю, месяц – сколько понадобится. А пока у него был еще один маленький план, раз уж он оказался в одном городе с Орри Мэйном. Мэйн об этом ничего не знал, так что у него было преимущество.

На следующий день, в половине седьмого, Эштон вышла из дома на Грейс-стрит. Вечер был прохладным, с северо-запада продолжали наползать отвратительные черные тучи. Дурная погода установилась надолго, но после невыносимой жары дышать стало легче.

Натягивая перчатки, Эштон быстро спустилась по ступеням высокого парадного крыльца. Она думала только о предстоящей встрече с Пауэллом, поэтому не заметила человека, скрытого тенью одной из больших кирпичных колонн у основания крыльца, и вздрогнула, когда он резко шагнул ей наперерез:

– Миссис Хантун?

– Как вы смеете меня пугать… о…

Она схватилась за шляпку, которую едва не унесло ветром, и тут узнала его. Грузная фигура в темном суконном костюме, жирное лицо под широкополой шляпой. Они уже виделись однажды, но Эштон забыла его имя. Под мышкой он держал длинный кожаный футляр в виде трубки.

– Простите, я не хотел вас пугать, – заговорил он, бросая взгляд на дом. – Нет ли тут поблизости места, где мы могли бы поговорить наедине?

– Напомните ваше имя.

– Капитан Эразм Беллингхэм.

– Да, верно… Из корпуса генерала Лонгстрита.

– Боюсь, теперь из Инвалидного корпуса, – ответил Бент, напустив на себя мировую скорбь. – Меня комиссовали.

– Когда вы явились ко мне в первый раз, вы говорили, что вы – друг моего брата.

– Мне очень жаль, если у вас осталось такое впечатление. Я не друг, а просто знакомый. Но тогда вы дали понять, что питаете к полковнику Мэйну не слишком теплые чувства – назовем это так. Поэтому я и вернулся сегодня, сразу, как только смог, после того как выписался из госпиталя Чимборасо.

– Капитан, я кое-куда спешу и уже опаздываю, так что переходите к делу.

Толстые как сосиски пальцы постучали по футляру.

– У меня тут одна картина, и я просто хотел показать ее вам. Я не пытаюсь ее продать, миссис Хантун, ничего подобного. Но думаю, вам она покажется чрезвычайно интересной.

В тот же вечер Чарльз приехал на ферму Барклай. Он позвал с собой Джима Пиклза, по дороге сказав ему, что у него роман с вдовой Барклай. Джим радостно завопил и начал размахивать шляпой, на которой теперь красовалось индюшачье перо, – Пиклз подражал Стюарту, только вот страусиного плюмажа раздобыть не смог. Хотя Джим счел его признание хорошей новостью, сам Чарльз в глубине души по-прежнему сомневался в собственном здравомыслии, несмотря на то что чувства его не изменились.

При встрече Гус тепло обняла его и поцеловала, а потом ушла распорядиться, чтобы к ужину зарезали двух кур.

– Да ты везунчик, Чарли! – Джим ткнул его локтем. – Она просто красотка.