мне в России несколько работающих там французских агентов. Таким образом, я становился кем-то вроде резидента, на которого замыкались информаторы, сообщавшие мне все интересное, произошедшее в Петербурге и не только в нем.

Не знаю, как, но генерал Михайлов тут же узнал об этом разговоре. При очередной встрече он приветливо похлопал меня по плечу и поздравил с повышением. Когда же я попытался уточнить, что он имеет в виду, генерал таинственно приложил указательный палец ко рту и произнес:

– Silence![162]

Из чего я сделал вывод, что русские непонятно как прослушивали все наши разговоры.

После окончания переговоров французская делегация отправилась в Париж, а русская – в Петербург. По пути мы завернули в проклятую Митаву. Генерал Михайлов встретился с чиновниками, которые занимались розыском бывшего иезуита и агента роялистов Дюваля. Не знаю, насколько старательно они занимались порученным им делом, но ни самого Дюваля, ни его следов обнаружено не было. Генерал остался этим очень недоволен и произнес несколько русских бранных слов, которые по прибытии в Россию я выучил в первую очередь.

Впрочем, мне удалось установить, что помимо полицейских «пятнистые» имеют и свою секретную службу. Вечером генерал пригласил меня к себе и поинтересовался, не доводилось ли мне встречаться с моим врагом в Дании?

– Дело в том, Жюль, что похожего человека видели в Копенгагене накануне нападения на столицу Датского королевства британской эскадры. Мы послали туда сделанные тобой композиционные портреты этого мерзавца. И несколько человек, вполне вызывающих доверие, сказали, что якобы встречали его в порту.

– Мсье генерал, – взмолился я, – отпустите меня в Копенгаген. Я найду этого подонка и задушу его собственными руками.

– Ты думаешь, что он будет сидеть и ждать тебя в Копенгагене? – саркастически усмехнулся генерал. – Как бы не так. Мне кажется, что у тебя будет гораздо больше шансов встретить его в Петербурге. Только давай договоримся – ловить его будем сообща. И желательно, чтобы он попал к нам в руки живым и невредимым.

– Но он же убийца! – воскликнул я.

– Жюль, я не говорю, что его наградят за все его темные делишки тульским пряником и отпустят на волю. Когда он перестанет быть нам полезен, мы передадим его в руки французского правосудия. Ты говорил, что этот Дюваль обожал отправлять людей на гильотину. Пусть и он почувствует на своей шее остроту «национальной бритвы»[163].

– Ну, если так, мсье генерал…

Я не стал спорить. Общение с русскими приучило меня к тому, что они редко дают невыполнимые обещания. Пусть они вытрясут из Дюваля все, что им нужно, а потом…

Довольно быстро мы доехали до русской столицы, где я снял квартиру в центре. Парики и прически я больше не делал (ну, если только тем, кого я уважал, и мог рассчитывать в обычном разговоре куафера с клиентом получить интересующую мне информацию). Прощаясь со мной, генерал Дюрок дал мне солидную сумму денег, так что я мог теперь без особых трудностей оплатить жилье и все необходимые мне товары. Время от времени меня посещал генерал Михайлов, которому я передавал информацию, полученную мною из Парижа. В свою очередь, он сообщал и мне нечто конфиденциальное, то, что я сам бы вряд ли узнал даже с помощью своих агентов.

А сегодня генерал, заглянув ко мне, хитро улыбнулся и сказал:

– Жюль, а что вы скажете, увидев такую вот картинку?

Он протянул мне маленький прямоугольный предмет, одна сторона которого представляла собой цветную картинку, сделанную таинственным прибором русских. На ней на фоне базилики Святой Екатерины в Санкт-Петербурге я разглядел… довольную рожу Дюваля.

– Как, эта свинья уже в Петербурге! – воскликнул я.

– Да, Жюль. Пока мы решили не трогать его и установить все его связи. А вот потом…

Тут генерал сделал рукой жест, похожий на то, которым кошка ловит потерявшую осторожность мышь.

– Мсье генерал, – я не сумел скрыть волнения, – помните – этот человек – мой враг, и я не успокоюсь, пока не отправлю его в ад…

Русский кивнул мне, потом попрощался и отправился по своим делам…

* * *

30 июня 1801 года. Поместье в пригороде Лондона.

Джулиан Керриган, он же Джон О’Нил

Генерал мне показался поистине сказочным героем – этакая гора ростом не менее шести с половиной футов[164], могучего телосложения и с лицом, как будто вырубленным топором. Больше всего он был похож на великана Финна Мак-Кула из ирландских сказок, которые отец рассказывал мне в детстве, – а если учесть, что бретонцы тоже кельты, то это вполне логично. В отличие от виконта, на меня он смотрел вполне приязненно.

Как только Кэри ушел, тот улыбнулся и неожиданно с силой распахнул дверь. Я услышал стук, чей-то визг и звук падения тела. Выглянув в проем, я увидел лежащего на полу дворецкого – судя по всему, он подслушивал. Кадудаль усмехнулся и обратился ко мне на французском – из фразы я понял лишь, что он предлагал пройти в какое-то другое место. После чего он нацедил в две огромных кружки пива из бочонка, стоявшего в уголке, вручил одну из них мне и сказал:

– Следуйте за мной.

В парке находилась застекленная со всех сторон беседка со столиком и четырьмя стульями. Он закрыл дверь и уселся так, чтобы видеть главное здание усадьбы. Я примостился справа от него, дабы не загораживать ему обзор, – было понятно, что он не хотел, чтобы еще кто-нибудь подслушал наш разговор.

Я пытался построить в уме пару фраз на французском, когда великан неожиданно перешел на английский, пусть и со странным акцентом:

– Значит, господин О’Нил? Интересно, интересно. Не знал, что лорд Хоксбери берет на работу ирландцев. Тем более, судя по фамилии, католиков. А еще более странно, что он послал именно вас – не спорьте, я сразу догадался, что Кэри был прислан лишь для того, чтобы нас представить.

– Лорд Хоксбери мне доверяет, – усмехнулся я.

– Положим. Вот только… вы говорите, что вы ирландец?

– Я такого не говорил, но да, я ирландец.

– Тогда почему у вас в английском нет-нет да и проскальзывает американский акцент?

– Я несколько лет жил в Бостоне.

– Может, и так. Но у вас не бостонский выговор; мне кажется, что вы скорее уроженец одного из южных штатов. Видите ли… английский я знаю не очень хорошо, это так. Но у нас в Бретани каких только моряков ни встретишь. Так что отличить ирландца от уроженца Северной или Южной Каролины я вполне могу.

Я вздрогнул. Конечно, в Северной Каролине несколько другие акценты – более